Не бойся темноты

– Странное сравнение. Старый кот или шизанутая слепая психичка, которая потеряла мужа и врёт сама себе и другим. И которая с детства боится ночной темноты.

– Согласна, сравнение не в пользу Матраскина, – кивает сестра. – Но мне необходимо что-то тебе говорить. И потом, согласись тоже, мы кое-чего этим добились, – она лукаво улыбается. – Мы вытащили Мишель из-под кровати.

Я не сразу произношу вслух, но мысленно принимаю её правоту мгновенно:

–У тебя получилось.

–Значит, мы прошли испытание не зря! Что молчишь, Мишель? Ну ведь правда, не зря?

– Не зря, Надин. А меня точно зовут Мишель? – я задаю вопрос и внутренне зажмуриваюсь.

– Точно! – утвердительно отвечает сестра и негромко смеется. – Мишель ты с самого детства.

– Хоть тут правда. Скажи, я схожу с ума?

– Нет, Ольга Витальевна сказала, что просто нужно время, и…

– Ты говоришь, вытаскиваешь меня в третий раз. А чем заканчивались предыдущие два?

– Ещё хуже. Но там у нас были другие сценарии, и эпопеи длились дольше. Сейчас хотя бы закончилось быстро. Хочу тебе сказать честно – я устала, Мишь. Невыносимо устала.

– Если ты заговорила про честно, то ответь – чей был сценарий? Честно?

– На этот раз мой.

В её сценарии не написано, что через три дня мир, который не принимает мой мозг, снова потеряет резкость. Люди, предметы, коты, вещи стремительно начнут терять формы и цвета, а через две недели всё утонет в густом-густом тумане.

Часть 3

Глава 34. Белый цвет – символ спасения

Миру прикрепляют ко мне в предпремьерной суете. Не без приключений преодолеваем лестницы и фойе театра. Она часто раздражается, но терпеливо ведет меня к цели.

– Мишель, тебе надо купить трость и учиться ходить с тростью. – Она берет меня за запястье и небольно сжимает. Я отвожу руку.

– Мира, спасибо, но трость не нужна. Больше не хочу быть слабой и больной. Зрение скоро вернётся.

– Ну хотя бы дома, – настаивает она. —Ты же сама вон с каким трудом теперь передвигаешься.

– Нет, больше я не буду слабой Мышью, Мира. А дома у меня кошки-поводыри, ты же видела.

– О-о-о, твой домашний театр покруче кошачьего шоу Куклачёва. Ладно. Будем надеяться, что слепота временна.

Гвалт рассаживающихся по местам зрителей перебивается звуками откидывающихся сидений.

Раньше во время спектаклей я занимала, как правило, своё любимое место, одно из самых близких к сцене. Следила за каждым движением актёров, пыталась сразу увидеть, насколько им удобно, как просматривается ткань. Как работают при сценическом свете цвет и форма.

Трогаю бережно, словно никогда к ним не прикасалась, бархатные подлокотники театральных кресел. Нащупываю небольшую проплешину. Они такие же потёртые, как и весь театр.

Третий звонок.

Мне знакомы слова, диалоги. Я автор костюмов для всех героев, за перипетиями которых следит притихший зал.

Отказывала другим театрам, но за этот спектакль решила взяться, и не в последнюю очередь потому, что в нём одна из главных героинь – персонаж Надин. Жаль, что я проделала не всю работу, обстоятельства помешали довести начатое до конца.

Сколько мы провели времени в дискуссиях с Афанасичем.

Он с пеной у рта объяснял мне, как важно передать через костюмы эпоху, атмосферу и характер каждого героя. Я заряжалась от этих пылких рассказов и работала в исступлении. Несколько раз прослушивала музыку к спектаклю. Не спала ночами. Парча, бархат, муар. Всё шло в ход. От рисования и изготовления образцов у меня появились мозоли на пальцах. Режиссёр ворчал, но идею для одного из костюмов я обдумывала особенно долго. Нужна была необычная и фактурная ткань. Что только не перепробовала, но в конце концов она нашлась в технических кладовых, где, сгрудившись, стоит и лежит на полках всё для уборки театральных помещений.

– Ополоумели. Поломоечные тряпки на костюм? – недоумённо выпучил глаза наш режиссёр, когда я продемонстрировала ему результат, как мне показалось, гениального замысла. – Хм. Самая эффектная ваша находка, Мишель, – он даже не попытался прикрыть сарказм в голосе.

– Да, Пётр Афанасьевич, ветошь. Но посмотрите, какая у материала фактура. Какой оттенок. Поверьте, работать на персонаж будет исключительно.

– Нет сил спорить, – сдался он на удивление быстро. – И времени тоже нет. Останется на вашей совести.

– Ручаюсь, Пётр Афанасьевич, – я обрадовалась, что не пришлось долго уговаривать бурчливого профи и поспешила прекратить короткий спор, который закончился победоносно. – Доверьтесь чутью художника. Мы ещё материал обработаем, подкрасим, подготовим. Странный на первый взгляд выбор будет одним из самых оригинальных костюмных решений.

Сомнения были. И вот и настало время премьеры. Время настало, но оценить свой триумф или увидеть свой провал не смогу.

Время. Оно всё меняет, как захочет.

Кто сказал, что время лечит – лгал. Время не добрый лекарь. Оно учит переносить раны и штопает нас. И мы принимаем эти никогда полностью не заживающие шрамы и живём, зализывая их, всю оставшуюся жизнь. А жизнь идёт. К старым шрамам прибавляются новые и по-прежнему не заживают.