Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Девчата выводили на шесть голосов, звонко и протяжно – сидели в ряд на широкой лавке вдоль стены и все шестеро, как одна, возились с прялками – небольшими, переносными, без сиденья, такими, у которых ножку затыкают за пояс, а кудель насаживают на раздвоенную вершинку. Равномерно и враз жужжали тонкие веретёна с увесистыми узорными прясленями[11] на нижнем конце, скручивались-сучились нитки – у кого чёрные, у кого – белые, у кого – серые. И так же враз с жужжанием веретён слитно тянулись и переливались девичьи голоса.

А и плыли туры по синю морю,

Ох да выходили туры да на белы пески,

Ох, да им навстречу турица златорогая:

«Уж вы здравствуйте, туры, где вы

Были, что вы видели!»

Влас чуть шевельнулся, выпрямился – спина затекла – покосился на Лёве. Барон сидел, как заворожённый, внимательно слушая слитный распев, и не отрывая глаз от девчат, глаза его сияли – это было то самое, ради чего он приехал на Поморье, то ради чего добирался сюда из Петербурга.

«А мы видели диво дивное:

Не грозна туча затучилась и не вихри

В поле солеталися. Ох да подымался

Батый с Золотой Ордой и со всею

Своей силою несметною...

Кто-то прикоснулся к его плечу, и Влас поднял голову, уже зная кого увидит.

Акулька.

Угадал.

На него нахлынуло мгновенное и острое чувство стыда и досады – на неё и одновременно на самого себя. И такое же мгновенное желание убежать куда-нибудь и спрятаться за глухой стенкой. Он чуть прикусил губу, пристыдил сам себя (трусость недостойна будущего офицера флота!) и вопросительно поднял брови.

– Перемолвиться надо, – почти беззвучно сказала Акулька, медленно заливаясь краской. Ой, понятно уже, про что ты перемолвиться хочешь, – почти насмешливо и вместе с тем беспомощно подумал Влас. Вслух же согласился:

– Пошли, поговорим.

Поднялся на ноги и почти тут же ощутил на себе несколько враждебных взглядов – смотрели сразу четверо парней из разных углов.

Да, ради такой девчонки могут и рёбра пересчитать, а то и кое-что похуже – на раз-два. И даже не в отцовых деньгах дело – были Зыковы из старинного рода, едва ль не первыми на Поморском берегу поселились невестимо когда. Невест из такого рода в первую очередь замуж зовут, они всегда рукодельницы да красавицы, певуньи да вещуньи. А если нет – стало быть, подменыши какие-нибудь или подкидыши.

И ещё один взгляд – Лёве встревоженно вскинул голову, мгновенно оторвавшись от песни, которая, впрочем, почти тут же и смолкла. Влас только чуть качнул головой в ответ на взгляд барона – всё в порядке, мол. Хотя сам в этом далеко не был уверен.

Вышли на крыльцо. Акулька плотно притворила за собой дверь (голоса внутри немедленно стихли, стали почти не слышны) и присела на ступеньку, привалившись плечом к посерелому от времени резному столбику. Глянула искоса.

– Присядь.

Сидеть не хотелось нисколько, но Влас не стал спорить. Присел на ступеньку рядом, старясь не коснуться её плечом.

Незачем.

Уставился на разлитый надо морем закат. Было светло почти как днём – что для Архангельска, что для Питера – привычное дело. Иные кадеты в Корпусе, как лето настало, бранились и ворчали сквозь зубы на светлые ночи, а ему, помору, хоть бы что, в его Онеге летними ночами ещё и посветлее.

– Понял, зачем позвала? – спросила Акулька, и голос её вдруг разом сел, оси́п. И, не дожидаясь его ответа, сказала сама. – Да понял уж, не дурак…

– Не дурак, – с его голосом тоже творилось что-то неладное.

– Хочешь… – она осеклась, втянула воздух сквозь зубы, словно задыхаясь, и продолжала совсем уже осипшим голосом. – Хочешь, пойдём прямо сейчас на поветь?

Он едва не спросил: «Зачем?», но в последний миг удержался, понимая, насколько глупый будет вопрос. Переглотнул, выбирая слова, не зная, как правильно ответить.

А потом она вскинула ему руку на плечо, прижалась щекой.

– Любый… – тихий шёпот обжёг, словно огнём – губы девчонки почти касались уха кадета. Дыхание перехватило, и едва хватило силы воли не шевельнуться в ответ. А через мгновение Акулька уже сама отпустила его плечо и чуть отстранилась.

– Не люба я тебе, – она не спрашивала, она утверждала. В глазах стояли слёзы, и Власа вдруг остро кольнуло чувство вины, словно он сейчас сделал её что-то плохое. Но ведь как раз и не сделал же!

А может быть, именно поэтому? На миг возникло жгучее желание обнять её и привлечь к себе, но он понимал – поздно. Упустил мгновение, упустил возможность.

– Это потому, что ты благородный, а я – мужичка? – в голосе её назревали слёзы.

Влас покачал головой. Да, на такой мужичке и дворянину не зазорно жениться. Тем более, такому вчерашнему, как он.