Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

[4] Кострома – сезонный весенне-летний ритуальный персонаж в русской и украинской традиционной крестьянской культуре. В русских обрядах «проводов Весны» Кострома - молодая девушка, закутанная в белые простыни, с дубовой веткой в руках, сопровождаемая хороводом. Существовал также ритуал «похорон Костромы»: соломенное чучело, олицетворявшее Кострому, сжигали либо хоронили, разрывали на части с обрядовым оплакиванием и пением песен.

[5] Жуир – весело и беззаботно живущий человек, ищущий в жизни только удовольствий (от фр. jouir – наслаждаться).

Глава 4. Gothic tale

1

Когда я пришел в себя, меня окружали обитатели гостиницы. На всех лицах был написан неподдельный ужас, но это было лишь слабым отражением чувств, раздиравших меня. Я вернулся в комнату, где лежало тело Элизабет, моей любимой, моей жены, еще так недавно живой, и такой дорогой, такой достойной любви. Поза, в которой я застал ее, была изменена; теперь она лежала прямо, голова покоилась на руке, на лицо и шею был накинут платок, можно было подумать, что она спит. Я бросился к ней и заключил ее в свои объятия. Но прикосновение к безжизненному и холодному телу напомнило мне, что я держал в объятиях уже не Элизабет, которую так нежно любил. На шее у нее четко виднелся след смертоносных пальцев демона, и дыхание уже не исходило из ее уст.

Склонясь над нею в безмерном отчаянии, я случайно посмотрел вокруг. Окна комнаты были раньше затемнены, а теперь я со страхом увидел, что комната освещена бледно-желтым светом луны. Ставни были раскрыты; с неописуемым чувством ужаса и увидел в открытом окне ненавистную и страшную фигуру. Лицо чудовища было искажено усмешкой; казалось, он глумился надо мной, своим дьявольским пальцем указывая на труп моей жены. Я ринулся к окну и, выхватив из-за пазухи пистолет, выстрелил; но он успел уклониться, подпрыгнул и, устремившись вперед с быстротою молнии, бросился в озеро.

Влас отложил в сторону книгу и перевёл дух. Помотал головой, озадаченно глянул по сторонам. Кадеты смотрели на него с любопытством. Тусклый свечной свет вдруг показался ему мертвенно-зловещим, лица товарищей – странно бледными, а темнота за окном и вовсе навевала желание отвернуться и зажмуриться изо всех сил. Как в детстве, когда сидишь один дома при лучине, и кажется – вот-вот в небольшое, немногим больше мужицких волоковых окошек, окно заглянет какая-то жуткая плоская морда со сплющенным носом, продавить слюдяные пластины, сокрушит переплёт и зыркнет по пустому жилу жадным и туповато-хищным взглядом.

Влас содрогнулся.

Давно с ним такого не бывало.

– Ты чего? – спросил Грегори, разглядывая помора так, словно тот только что вскочил с кровати без штанов. – Приснилось что-то, что ли?

– Да ну, – кадет Смолятин передёрнулся, с омерзением глянул на отложенную книгу и, подцепив её пальцем, захлопнул одним движением. Она соскользнула с края кровати и упала на пол.

– Чего это ты там читал? – с любопытством спросил Изместьев, подошёл и поднял с пола книгу. Глянул на переплёт и понимающе протянул. – Ааааа… Мэри Шелли, «Франкенштейн». Понимаю. Страшно?

– Да нет, – поморщился Влас. – На страшно, а… – он пошевелил пальцами отыскивая слова. – Противно, вот! Страшно, это по-другому… страшно, это когда призраки, когда колдовство, когда упыри…

Он умолк, видя кривые ухмылки на губах сразу нескольких человек.

– Чепуха это всё, – сказал Изместьев, без особой, впрочем уверенности. – Мистика, каббала, колдовство и ведьмачество… сейчас есть только одна сила – наука. Про то и книжка, – он взвесил «Франкенштейна» на руке, словно оценивая тяжесть. – Никакие упыри не наворотят столько дел, сколько может нагородить один учёный-фанатик…