Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Над городом уже вовсю тянуло весной, даже и по ночам, когда сквозь морозный воздух пробивалась и речная влага с Невы и Лебяжьей канавки, и прелый запах гнилой кострицы и конского навоза. На Неве уже вовсю потрескивал лёд. К утру вызвездило, яркие серебряные крапины частым крошевом рассыпались по чёрному покрывалу неба. Фонари тонули в тумане радужными ореолами.

– Ну и ночка, – прошептал поручик, потирая настывшее ухо замшевой перчаткой, повернулся к замку и остолбенел. Ближний солдат (тот самый солдат, тощий, который в ту ночь громко сглатывал от страха), не расслышав, что сказал командир, уже хотел было переспросить, но глянул туда, куда смотрел и поручик, остолбенел тоже.

В окне второго этажа, там, где точно знал каждый из караульных, была спальня покойного государя, место, где его настигла смерть, ныне опечатанная спальня, бродил огонёк. Трепетал, подрагивая, приближался к окну.

Солдат опять громко сглотнул, совсем, как тогда, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое. Корф ощутил, как волосы под треуголкой у него встают дыбом, а на лбу выступает крупный пот – огонёк приблизился к окну и теперь уже ясно можно было видеть сквозь витражные стёкла невысокую коренастую фигуру покойного государя, можно было даже различить его курносое печальное лицо. Он на мгновение задержался у окна, внимательно глядя на поручика и солдат, чуть кивнул головой – и Корф мгновенно зажмурился, чувствуя, что ещё немного – и он постыдно заорёт, шарахнется прочь. Через мгновение он открыл глаза – в окне никого не было видно.

– Ваше благородие! – хриплый шёпот солдата ударил над ухом пушечным выстрелом. Корф обернулся – глаза солдата были вытаращены от ужаса – опять, как тогда, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое!

– Молчать! – свистящим шёпотом приказал Корф. – Не было ничего, понял! И ты ничего не видел! Иначе шкуру спущу шомполами!

Солдат облизнул губу и понятливо кивнул.

Корф, наконец умолк. Остальные воспитанники молчали тоже, только слышно было, как потрескивает огонёк лампады, да ветер за окнами горстями швыряет в стёкла сухой снег и порывами гудит в трубах. Гардемарин молча кивнул. Больше говорить никому ничего не хотелось, даже язвительному Изместьеву.

3

В проталинку в промороженном стекле была видна Нева – вздыбленные льдины, схваченные морозом, большие тёмные пятна влажного снега. У набережной на льду неподвижно сидели у лунок рыбаки, иногда становилось страшно за них – а ну как уже замёрзли. А нет – то и дело то один, то другой дёрнется, взмахнёт рукой выхватывая из лунки корюшку. И снова сидит недвижно.

Влас на мгновение даже позавидовал им – он бы сейчас тоже не отказался посидеть на льду, глядя в плещущуюся в лунке зеленоватую воду. Грегори однажды сказал ему на это, что рехнулся бы, глядя в одну точку, Шепелёву всегда было жалко на это времени. «Я бы почитал что-нибудь лучше», – говорил он. Власу же, хоть он читать любил не меньше, терпения было не занимать – привык по поморским ещё временам, и рыбу ловить, и зверя морского бить, там терпение да умение ждать – первое дело.