Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

– Кадет Смолятин! – раскатилось по комнате, и Влас, вздрогнув, вскочил на ноги. Марко Филиппович Горкавенко смотрел на него сквозь роговые очки, хоть и дружелюбно, но пронзительно. – Кадет Смолятин, вы позволяете себе глазеть в окно в то время, как ваши товарищи решают достаточно важную задачу.

Официально-сухой тон Горкавенко, необычный для добрейшего Марко Филипповича одновременно удивил и насмешил Власа, хотя смотрел учитель так, что любому кадету стало бы не до смеха – невзирая на доброту Горкавенко, никакой наказание у него не задерживалось, Марко Филиппович всегда считал, что один только пряник непременно испортит любого прилежного кадета, что кнут необходим. Применительно же к Морскому корпусу, не кнут, конечно, но розги или лишение сладкого.

– Я уже всё решил, Марко Филиппович, – в корпусе, точно так же, как и на флоте, мало прижились обращения по чину или титулованию, даже Ширинского-Шихматова никто не звал «вашим сиятельством», как было положено по уставу. И гардемарины, и даже кадеты традиционно предпочитали обращения по имени-отчеству.

Главное не спешить и не частить, чтобы, не приведи Никола-угодник, покровитель всех русских моряков, не показать никому, ни Горкавенко, ни кадетам-однокашникам, таким же баклажкам, что ты суетишься. Суетишься – значит, боишься. А бояться в корпусе стыдно – такова традиция ещё со времён Петра Великого и Анны Иоанновны, со времён славного Пьера де Фремери, заложившего вечную формулу русского флота: «Погибаю, но не сдаюсь!». Пусть пока страхи не так велики, как в бою, под ядрами, пулями и ятаганами – а всё равно стыдно. Большое начинается с малого. Большая храбрость – с малой храбрости. Большой страх – с малого страха.

– Уже решили? – Марко Филиппович приподнял брови, от чего очки смешно сползли на самый кончик носа и не упали только потому, что проволочные дужки по-прежнему крепко держались на ушах. – Позвольте-ка вашу доску.

Он подхватил из рук Власа аспидную доску в берёзовой оправе, провязанной смолёной дратвой, всю исчирканную грифелем, несколько мгновений вглядывался в сумбурные записи кадета, и помор на мгновение даже посочувствовал учителю – он прекрасно знал свой корявый мелкий почерк и то, что разобрать этот почерк неподготовленному человеку – сущее мучение. Но Горкавенко не был неподготовленным.

– Ну что ж, – сказал он наконец, возвращая доску Власу. – Решение верное, хотя и несколько необычное. Послушайте, кадет… – он помедлил несколько мгновений, – вы точно не хотите перевестись на учительское или штурманское отделение? Из вас вышел бы великолепный учитель математики. И штурман, думаю, не хуже. Перевод ещё и сейчас не поздно сделать.

Влас промолчал, старательно стирая тряпочкой каракули с доски. Такие разговоры Горкавенко заводил с ним уже не в первый раз, невзирая на отказы Власа или его молчание. Но Влас всё равно отмалчивался и отказывался – он хотел быть капитаном, а вовсе не штурманом. И отлично знал хоть от отца, хоть от старшего брата, что штурмана очень редко выходят в капитаны. А уж в адмиралы – тем более.

– Я понимаю вас, – на губах учителя заиграла улыбка. – Однако у вас математический талант, юноша. У вас не голова, а арифмометр просто…

– Марко Филиппович, – подал голос из-за спины Власа рыжий Жорж Данилевский. – Позвольте вопрос?

– Позволяю, – Горкавенко повернулся к москвичу, блеснул стёклами очков. – Что вас интересует, кадет Жанилевский… Жорж, кажется?

– Так точно, ваше благородие, – Жорж чуть улыбнулся. – Что такое арифмометр?

– Ааа, – улыбка учителя стала совсем доброй, чувствовалось, что вопрос москвича ему понравился, что ему и самому хочется поговорить об этом. – А вот прошу!

Он извлёк откуда-то из-под стола небольшой ящичек карельской берёзы, шириной и высотой в пять вершков, длиной в семь, тускло поблёскивающий полировкой, что-то нажал на нём сбоку. Со щелчком отскочила плоская крышка, открыв странную конструкцию потускнелой бронзы из небольших рычажков и зубчатых колёс.

– Вуаля! – словно шпрехшталмейстер в цирке Финарди, возгласил Горкавенко. – Прошу любить и жаловать, чудо современной науки – арифмометр Шарля Ксавье Тома де Кольмара, запатентован во Франции всего лишь четыре года назад. Ручная работа, сделан на заказ в Париже.

– А… для чего он? – спросил Влас, разглядывая тускло поблёскивающую бронзу. – Я понимаю, что это механизм какой-то, но что с его помощью делают, Марко Филиппович?

– Экономят время, мой юный друг, – весело сказал учитель. – Он может выполнять арифметические действия, складывать и вычитать, умножать и делить довольно большие числа. Незаменимая вещь в морском деле и в штурманском искусстве особенно. Настоящий триумф науки, дорога в будущее! Скоро, уже скоро наука вытеснит все остальные виды знания!

Влас невольно вспомнил позавчерашний вечерний разговор в спальне, после которого он едва заснул, впечатлённый рассказами о призраках.