Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Шулепов прочитал на переплёте фамилию Ломоносова, отчётливо видную на потёртом картоне, и удивлённо вздёрнул брови.

– Михаил Васильевич? – проговорил он с расстановкой, косо взглянув на Грегори.

От полковника уже с утра ощутимо несло сивухой, но кадеты привычно не подавали вида, что замечают – в конце концов, такое и правда было привычно, а подвыпивший Шулепов становился добрее и не нагружал чрезмерно заданиями – самой сложной задачей в этих случаях был бином Ньютона. Должно быть, когда-то Шулепов вполне удачно разрешил эту задачу и запомнил на всю жизнь, – заглазно позубоскалил как-то по случаю в разговоре Бухвостов. Ходили так же злобные слухи среди кадет, что Павла Васильевича не выгоняют со службы только ради его большой и небогатой семьи, а ходу по службе не дают – извечного пьянства ради. Хотя если говорить без дураков, то математиком Шулепов был неплохим, и передать ученикам свои знания тоже умел на «ять».

– Михайло Васильевич, – упавшим голосом подтвердил Шепелёв, избегая встретиться взглядом с Лёве, который сидел на соседнем ряду, в паре сажен вправо – после преобразований, придуманных адмиралом Рожновым, фон Зарриц и Венедикт попали в один класс с тремя друзьями и Данилевскими. Что не могло не радовать.

– Господин Ломоносов, конечно, великий учёный, – задумчиво произнёс Павел Васильевич. – Но я впервые вижу, чтобы у него была какая-то книга по математике – в голосе полковника ясно слышалась издёвка. Впрочем, вы ведь, кажется, отнюдь не математику читаете?

Он откинул крышку переплёта, открыл титульный лист и громко провозгласил название:

– Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава I или до 1054 года.

По классу стремительно пронеслись сдавленные смешки. Грегори злобно оглянулся, и смешки немедленно смолкли – те, кто хихикал, отлично помнили тяжесть кулаков бирского недоросля.

– Вот как, – протянул Шулепов и язвительности в его голосе прибавилось – раньше её было с полковша, сейчас стало с полведра. – Значит, историю мы считаем более важной для кадета Морского корпуса, чем математику, кадет? Между тем, Михайло Васильевич, хоть за ним и не замечено никаких великих достижений в математике, однажды сказал так… – она задержал дыхание на мгновение, выжидая, чтобы на него обратились взгляды всего класса и процитировал нараспев. – Математику почитаю за высшую степень человеческого познания, но только рассуждаю, что её в своём месте после собранных наблюдений употреблять должно. Математику изучать надобно, поскольку она в порядок ум приводит.

Снова раздалось хихиканье, одиночное и едва слышное, и непонятно было, над кем смеются, то ли над Грегори, то ли над забавным цитированием Шулепова.

– Поэтому я нахожу, что ваше сегодняшнее чтение вряд ли оправданно, – закончил полковник, не обращая внимания на сдавленное веселье. – Книгу я вам верну после окончания классов, чтобы она вам не мешала. Во время обеда потрудитесь сообщить дежурному офицеру, что вы лишены булки на сегодня в наказание. А сейчас будьте любезны пойти к доске и разложить на множители следующий многочлен…

Загремел барабан, и Павел Васильевич повернулся к доске, около которой Грегори тискал в пальцах крошащийся мел и озадаченно смотрел на белые буквы и цифры.

– Итак, я вижу, кадет Шепелёв, что ваша задача зашла в тупик? – сказал полковник, добродушно посмеиваясь в пышные усы. – Идите отдыхать, и впредь не нужно вместо математики читать историю, договорились?

Повернувшись к классу (кадеты нетерпеливо ёрзали на скамьях, то и дело поглядывая на дверь, за которой нарастал сдержанный многоголосый шум), он бросил:

– Занятие окончено.

Кадеты весёлой гомонящей гурьбой разом заполнили класс и выкатились в коридор. В этом крыле коридор был устроен уже давно, хотя в других частях Корпуса воспитанники по-прежнему учились в комнатах, расположенных анфиладой, хотя ходили слухи, что в скором времени по всему Корпусу будут пробиты двери в коридоры, а анфиладные двери замуруют – слухи просачивались из кабинета директора и выдавались за достоверные.

Грегори задержался на пороге, выждав, чтобы классная комната опустела и обернулся к доске, успев заметить, как полковник поспешно спрятал в толстый потёртый портфель грязно-жёлтой тиснёной кожи что-то небольшое и стеклянное, торопливо утёрся и глянул на Шепелёва подозрительно блестящими глазами:

– Вы что-то хотели, кадет?

Грегори несколько мгновений помялся, потом, вдруг решившись, выпалил:

– Ваше высокоблагородие, верните мне пожалуйста книгу. Я клятвенно обещаю, что не стану больше читать её во время классов. Это не моя книга, я взял её на время почитать у товарища… вы же, наверное, понимаете – когда берёшь на время, хочется прочитать поскорее, чтобы вернуть.

– Вот как, стало быть, клятвенно, – глаза Шулепова повеселели, он снова усмехнулся в усы. – Ну что ж… возьмите. Но только если – клятвенно.