Сшиблись грудь в грудь, отскочили назад, меряя друг друга взглядами. Гришка успел смазать своего противника по уху, и оно уже отсвечивало малиновым, наливаясь тяжёлой кровью, а бастард угодил Шепелёву по рёбрам, сейчас под рубахой у Грегори ломило и жгло – ломило рёбра, а жгло… об этом Грегори старался не думать (некогда!) – может быть, кожу содрал, а может, и нет.
Воздух вокруг наполнился выкриками и ударами, но слушать их было тоже некогда. Кружили вокруг друг друга (Грегори вдруг поразился тому, насколько неуместно здесь думать «друг друга» – и поразился ещё и тому, как у него хватает ещё времени думать о таком). А потом поражаться стало некогда – у Сандро внезапно исказились черты лица, он метнулся вперёд, оскалившись лесным волком, прыгнул и оказался вплотную к Шепелёву.
В голове словно взорвалась бомба, лицо обожгло, из носа часто закапали тяжёлые горячие капли, но Сандро был – вот он. Письмо, – вспомнил Грегори, и бешенство мутным потоком захлестнуло его с головой. – Письмо. Паспарту.
Руки словно сами метнулись вперёд, под кулаком упруго чавкнуло, на лицо брызнуло горячим и солёным, Сандро хрипло вскрикнул, но Грегори уже с разворота ударил локтем в лицо.
Бастард опрокинулся на спину, и Шепелёв с трудом удержался от того, чтобы не ударить его ещё раз, сверху вниз – лежачего не бьют. Но Сандро оказался не лыком шит (чем там на той Корсике шьют лапти… или что у них там?) – оттолкнулся локтями от проталины и попытался вскочить снова.
Грегори не дал ему времени.
Правая – в поддых, левая – в грудь, и снова правая – в челюсть! Чего жалеть того, кто первым ударил в голову?!
Под рукой хрустнуло, отдалось болью в пальцы, но Сандро уже снова падал, едва успев встать на ноги. Грянулся спиной о мёрзлую ещё землю и замер, судорожно пытаясь вдохнуть.
Невзоровичу достался Быченский.
Они не спешили – оба. Невзорович – из осторожности и, одновременно, высокомерия – не годится пану спешить побить холопа (хотя Быченский совсем и не был холопом, а только покажите шляхтича, который не считал бы себя происходящим напрямую от короля Бабая[4]). Быченский – потому что он и так никогда и никуда не спешил, двигался чуть с ленцой, вразвалочку – да куда денется этот лях (Невзорович был не лях, а литвин, но Быченскому на это различие было наплевать с такой высокой башни, что и шпиль Петропавловки покажется недоростком)?