Не-доросли. Книга 3. Метель

– Видите ли, ваше величество, я на днях получил письмо от своего старого знакомца ещё по Литве, князя Франциска Сапеги – вы должно быть, знаете его, он большой приятель Новосильцева, виленского губернатора…

Сапегу Мария Фёдоровна знала – эксцентричный магнат, богач и генерал литовской артиллерии, он когда-то воевал против русских вместе с Костюшкой, но после покаялся, был прощён Екатериной и с тех пор стал публично держать руку Петербурга, настолько, что прослыл у себя в Литве «москалём». Впрочем, с его деньгами ему было наплевать на злые языки.

Им доводилось встречаться и лично – двадцать восемь лет назад во время поездки русской императорской четы Сапега принимал Павлушу и её саму у себя в Деречине – охота и пиры, балы и крепостной театр – всё со вкусом и пристойно. Пан Франциск запомнился Марии Фёдоровне мелочью – то и дело упоминал о том, что он якобы побочный сын Понятовского, последнего короля Речи Посполитой. Лицом он и вправду очень сильно похож на Станислава-Августа, да и матушка его, Магдалена Любомирская, была ж ведь фавориткой короля! Впрочем, это неважно – при дворах европейских подобное давно уже считалось обычным делом. Но почему о нём сейчас заговорил Пржецлавский?

– В письме он передал мне некоторые… слухи, – заметно побледнев, продолжал Осип Антонович. – Что будто бы существует тайное общество, которое ставит целью отделить Польшу от России … зная своих соотечественников, я в это вполне верю. Это было бы несчастьем для обоих народов…

– Он кого-то назвал? – по виду Марии Фёдоровны никто бы и не сказал, что она насторожилась, настолько обманчиво-ленивым был её голос – словно она услышала обычную светскую сплетню. Но где-то в глубине души почти неизвестный ей самой зверь насторожился и шерсть у него на загривке встала дыбом.

– Нет, государыня, – сокрушённо развёл руками Пржецлавский. – Это же только слух… но он подозрительно детален…

– Поясните! – в голосе императрицы-матери неожиданно прорезался немецкий металл.

– Понимаете… этот слух прочит на русский престол цесаревича Константина… и одновременно называет его будущим королём Польши…

– Ну… это неудивительно, – пожала плечами Мария Фёдоровна. – если… (она помедлила мгновение)... если цесаревич станет русским императором, он одновременно станет и королём Польши…

– Они – я не знаю, кто именно эти они, – хотят ТОЛЬКО независимой Польши, – повторил Пржецлавский. – В границах семьдесят второго года.

– Может быть, это действительно только сплетня? – тихо спросила императрица-мать, хотя тот самый зверь в глубине её души уже встал в полный рост и скалился, словно говоря – ну да, слухи, как же!

Краем глаза Мария Фёдоровна заметила, как Паскевич при этих словах только криво усмехнулся и покачал головой. Ему, видимо, тоже было что сказать.

– Это, конечно, могло бы быть просто слухом, – упрямо мотнул головой Пржецлавский, – если бы не армия. Это было… прошу прощения, государыня… неразумно – позволить полякам иметь внутри страны собственную армию, в которой служат только подданные Царства Польского. Её нельзя послать сражаться в Молдавию, на Кавказ или в Туркестан – только внутри Царства. Странно в этом случае не ожидать чего-то вроде заговора или мятежа. И он непременно случится, ваше величество!

– Для этого необходимо, чтобы подобные идеи овладели обществом в достаточной мере, – осторожно возразила Мария Фёдоровна, но упрямый поляк не уступил и тут.

– В этом как раз недостатка нет, ваше величество, – сказал он с горечью. – В прошлый приезд государя в Варшаву некая польская старушка, которая помнила ещё начало царствования короля Станислава Августа, увидев Александра Павловича, прослезилась и сказала, что и не думала дожить до того мига, когда вновь увидит польского короля. Если в польском обществе даже старушки мечтают о независимости страны, чего ждать от молодых горячих голов?

– Но она восприняла королём Польши русского царя! – императрица-мать не хотела сдаваться.

– Это временно, ваше величество, – опять возразил Пржецлавский. – Поляки были ослеплены Александром Павловичем, пока он неосторожно обещал им независимость и возвращение земель, отнятых в девяносто третьем и девяносто пятом годах. Ослепление пройдёт, когда они поймут, что независимости не будет. Ненависти к русским в польском обществе пока нет, но неприязнь уже есть… помните, я думаю, что творилось в Варшаве в девяносто четвёртом году? Так по сравнению с будущей заварушкой тот девяносто четвёртый год воскресным балом покажется…

– Вы, кажется, пугаете меня, сударь? – Мария Фёдоровна сдвинула брови, но тут вмешался Паскевич.

– Позвольте сказать мне, ваше величество, – мягко сказал генерал-адъютант, поднимаясь с дивана, – как военному человеку, – и дождавшись неохотного разрешающего кивка императрицы-матери, продолжал. – Осип Антонович несколько горячится, но он совершенно прав. Я видел эту армию, мало того – я видел её в бою. Поляки воинственны… во время недавних французских войн они забрались даже за океан, чтобы повоевать. Сорокатысячная армия, стоящая в родных местах – это очень большая сила.