Не-доросли. Книга 3. Метель

– И стоило бы спросить – зачем она нужна, – проворчал Пржецлавский. – Прошу прощения, ваше величество.

– Так вы тоже предполагаете, Иван Фёдорович, что эти солдаты и офицеры способны поднять оружие на своих товарищей по службе? Товарищей по оружию?

– Ваше величество, – терпеливо проговорил генерал-адъютант. – Эти польские солдаты, офицеры и генералы вовсе не считают русских сослуживцев своими товарищами по оружию. Большинство из них служили в армии Герцогства, в армии узурпатора. Это они шли отнимать у нас Смоленск, дрались против нас при Бородине и Малоярославце. Какое там товарищество по оружию?! Да удивительно, что до сих пор никакого возмущения не случилось. Я сам там был, я всё это видел, и не я один – и Милорадович, и Остерман! Мы их избаловали своим самоуничижением. Граф Остерман, наглядевшись всего этого на коронации государя, помнится, мне сказал, что пройдёт десять лет – и мне придется вести свою дивизию на штурм Варшавы. Восемь лет из этих десяти уже прошли, ваше величество.

На несколько мгновений пало тягостное молчание. Генерал-адьютант, выговорившись, угрюмо сопел и поправлял сбившийся набок золотой эполет, а вот коллежский секретарь смотрел на императрицу-мать так, словно у него было что ещё сказать.

– Почему вы пришли с этим именно ко мне? – спросила, наконец, Мария Фёдоровна, вставая с кресла.

– Государя нет в столице, – развёл руками коллежский секретарь, – его братьев – тоже. А люди уровнем ниже не могут решить этого вопроса, кроме того, обращение к нижестоящему значительно затянуло бы дело…

– Может оказаться поздно, – кивнул Паскевич, оставив, наконец, эполет в покое.

– Обычно человек, который видит проблему, знает как её решить, – заметила Мария Фёдоровна. Прошлась по комнате, обернулась к гостям. – У вас есть какие-то мысли по этому поводу?

Пржецлавский молча покосился в сторону Паскевича, уступая право говорить первым старшему в чине.

– Умнее всего было бы совсем не связывать с Польшей, из-за которой государь получил столько хлопот на Конгрессе, – прямодушно и насупленно бросил Иван Фёдорович. – Уступить её Австрии, поменять на Галицию. Католиков – к католикам, православных – к православным. Головной боли меньше в разы. И пусть бы австрияки с Пруссией грызлись за них, делили…

Он покосился на возмущённого Пржецлавского, коротко хмыкнул и умолк. Коллежский советник несколько мгновений помолчал, справляясь с собой, потом всё же сказал, осторожно выбирая слова:

– Мне кажется, раз уж всё сложилось как сложилось, следовало бы первым делом отменить статью, по которой польская армия не может участвовать в военных действиях за пределами царства. – На Кавказе, например, десять тысяч польских штыков совершенно не были бы лишними, и если их разумно ротировать…

– Тогда в них и возникнет то самое чувство локтя, и они станут воспринимать русских как товарищей по оружию… – поддержал Пржецлавского генерал-адъютант.

– Разумно, – после недолгого раздумья согласилась Мария Фёдоровна.

Посетители ушли, а императрица-мать некоторое время расхаживала по комнате, обдумывая их слова, которые ей казались всё более и более справедливыми. В конце концов она решительно присела к бюро, выбрала среди поломанных перьев единственное целое, несколько мгновений придирчиво его разглядывала, потом выдернула из бювара лист веленевой бумаги, обмакнула перо в чернильницу, где на донышке ещё стояли остатки чернил (звать секретаря по-прежнему не хотелось) и решительно вывела: «Mein lieber Sohn Nicolas…»[7]

[1] Первый уланский полк Императорской гвардии (фр.). Т.е. гвардии Наполеона.

[2] Ягеллоны – династия польских королей (1385 – 1572 гг.).

[3] Pokrzywa – крапива (польск.)/

[4] Княгиня Лович – Жанна Грудзинская, жена цесаревича Константина Павловича.

[5] И да, и нет; ни туда, ни сюда (франц.).

[6] Красное и чёрное (франц.).

[7] Мой дорогой сын Николя (нем.+франц.)

Глава 10. Без царя

1. 27 ноября 1825 года

В стекло звучно плюхались крупные хлопья мокрого снега, отбрасывая в тусклом свете уличных фонарей на белёную стену уродливые тени, похожие на кляксы в тетради неуклюжего и бестолкового кадета. За дверью послышались шаги – по выстроенному на месте снесённой прошлогодним наводнением галереи коридору шла ночная стража. Щели вокруг двери (раньше, когда за дверью был коридор, в них нещадно тянуло холодом) на мгновение осветились – в коридоре было темно, и стража проходила с масляным фонарём.