Не-доросли. Книга 3. Метель

А розъехались бога́тыри во второй након,

Ай ударились они саблями-ти вострыма;

Как по рук да сабельки сломилисе;

Ише друг друга они не ранили,

Не дали на собя раны кровавые.

А розъехались бога́тыри во-в трете́й након,

Как ударились они копьеми ворзомецькима,

У них копьиця согнулисе, свернулисе;

Ише друг друга они не ранили,

Не дали на себя раны кровавые.

– И много таких песен по Белу морю знают?

– Да где как, ваше благородие, – подумав, юнга неуверенно пожал плечами. – Я десятка полтора слыхал. А говорят, к югу дальше, у Онего, там много таких сказителей, сотни две или три слыхали люди.

Не моги меня казнить, моги помиловать.

Назыве́мьсе-ко мы братьеми крестовыма,

Покрестоемсе мы своима крестами золочёныма;

А как будет ты — больши́я брат,

А я буду меньши́я брат;

А мы будём ездить по чисту́ полю, поляковать.

Приставать будем друг за́ друга,

Друг за́ друга, за брата крестового.

А ставал-то он да на резвы́ ноги,

Подымал он Добрыню за белы́ руки,

Целовал он Добрынюшку во уста саха́рные,

А сымали оны с голов да золоты́ кресты,

Одевали друг на дружку золоты кресты,

Да садились они на добры́х коней,

Поехали они к Рязани славну городу

Ко Добрыниной да ро́дной матушке.

Чуть слышно скрипнув, отворилась дверца мурьи, высунулась всклокоченная голова отца.

– Влас?! – позвал он шёпотом – тоже опасался перебить сказителя слишком громкими словами. – Чего меня не побудил-то, ста́рину послушать?

Юнга и старший лейтенант переглянулись и рассмеялись.

– Ваша очередь отсыпаться, Николай Иринархович, – Смолятин-старший выбрался из мурьи совсем, нахлобучил фуражку, привычно проверяя ребром ладони по орлу, верно ль она села на голову. – Теперь моя вахта будет.

3

С суши, стекая широким потоком с норвежских гор, тянул шелоник. Позванивали снасти, гудели паруса – кливеры, стаксели и контр-бизань.

Влас сидел на бизань-гике, свесив ноги и привалившись спиной к туго надутому парусу – не хуже, чем в кресле развалился или на диване в кают-компании (да не ври, не ври, не бывал ты в кают-компании пока что!) и глядел куда-то в бледно-голубое северное небо над горами, туда, откуда медленно выползали свинцово-серые облака. Изредка он косил глазом в сторону шканцев, где спиной к нему стояли офицеры – капитан Пустошкин и старший лейтенант Завалишин. Они пока что не обращали на него внимания, говорили о своём.

А Влас слушал. Мотал на ус, которого у него пока что не было.

– Что в газетах пишут, Иван Андреевич? – для кадета Смолятина давно не было новостью, что в русском флоте офицеры предпочитают не величать друг друга «благородиями» и «превосходительствами», а говорят друг с другом камерно, почти что по-семейному. Сам он пока что такого права не заслужил, нет… – В Греции… – Заваалишин оборвал сам себя, не договорив.

Капитан Пустошкин совсем недавно приехал из Петербурга, нарочно, чтобы принять командование фрегатом, а Завалишин третий год мотался по Беломорью, Мурману и Нярзоме[2], новости доходили до Архангельска и Матки с большим запозданием.Кадет навострил уши.

Про Грецию и греков говорили много. Там и сям на слуху были имена, названия городов и островов… далёкие, южные названия, которые для кадетского уха – что песня.

Акрополь.

Колокотронис.

Ипсиланти.

Караискакис.

Миссолонги.

Каподистрия.

Идра.

Миаулис.

Маврокордато.

Папафлессас.

Офицеры и гардемарины читали газеты, выхватывая друг у друга, то и дело толпились у карты, отмечая места сражений и походов. Кое-кто, у кого хватало денег, бежал в книжную лавку за картой Греции. И рисовал потом на ней синие и красные стрелы, расписывал её названиями, что-то отображая верно, а что-то и добавляя от себя, так, как ему хотелось бы, так, как ему казалось правильно.

Ворчали втихаря на государя Александра Павловича. Даже Михей, отставной матрос и профос корпуса, и тот ворчал, что негоже греков православных бросать на потраву басурманам. Не вслух, понятно, ворчал, а вполголоса, себе под нос, и только тогда, когда никто его не слышал. Ну или когда он считал, что его никто не слышит.