Не-доросли. Книга 3. Метель

– А бывалые люди что говорят? – дядька Никодим смахнул в котел нарубленное мясо, поморщился от брызнувших горячих капель, накрыл котел крышкой и снова оборотился к Власу. – Спрашивал?

– А то как же, – юнга передвинул по столу половинку кочана ближе к коку, и двумя движениями ножа вырезал из оставшейся половинки кочерыжку. Вопросительно подняв брови, глянул на кока, тот только мотнул головой – не хочу, мол. Стремительным движением Влас обмакнул кочерыжку в солонку, засунул в рот (а ну как придёт кто из матросов да сцапает со стола) и принялся шинковать капусту, примеряясь к движениям кока и стараясь их повторить. Успеть было сложно, но Влас старался. – Спрашивал. И у отца, и у артельного ватажка, и у дядьки Пантелеймона, сказителя.

– И что говорят? – кок снова поднял крышку, брезгливо заглянул туда, словно в котле вместо солонины была крысятина с длинными хвостами и шерстью, потом решительным движением свалил в котел всю нарубленную капусту. Вкусно запахло щами. Это был ещё не настоящий щаной дух, кислинки не хватало, но всё равно Влас, только что проглотивший еле прожеванную кочерыжку, невольно сглотнул слюну. Вестимо, дома мать готовила вкуснее, да только ты же сам выбрал море вместо дома. Терпи. Это ещё одна сторона морской жизни.

– Да что говорят, – пригорюнился Влас, передвигая свою долю кочана (успел-таки порезать, не сильно отстал от дядьки Никодима) ближе к коку, чтобы тот сбросил и её в котел. Непростое дело готовить щи на всю команду фрегата, без малого полсотни человек, и к концу дня кок не стоял бы на ногах, кабы не наряды по камбузу для матросов. Потом, когда фрегат вооружат и наберут полный экипаж, сотни полторы-две, на камбузе будут хлопотать не меньше двух коков. А то и трое. Сейчас на «Елене» только треть полного набора – больше и не нужно, достанет, чтоб обращаться парусами. А у офицеров свой табльдот. Влас невольно сглотнул опять, уловив запах и сказал. – Ничего особого и не говорят. Мало ли, говорят, всякого в море увидишь.

– Это верно, – вздохнул дядька Никодим. Он и сам был с Поморского берега и с морем знался с детства, как и Смолятин-младший, да и любой из поморских мальчишек, не понаслышке знал многие морские диковины. Должно быть, и боцман Елпидифор таков же, да только к нему попробуй подступись с разговором. – Да многие и не знают, поверь мне, парень. Видели мол, и точка. Вот как мы у Нордкапа – видели же?! А что видели, зачем да почему… некому объяснить.

И то верно.

При словах кока Влас ощутил, как шевельнулось на голове волосы и в полумраке камбуза словно въяве вдруг привиделся тот айсберг у Нордкапа – полупрозрачные ледяные уступы, блеск северного солнца на изломах граней, отполированное солнцем и ветром сиденье исполинского трона, на котором не человеку, великану бы впору сидеть, ледяные орлиные и волчьи головы в навершиях столбцов. Было ли? Или померещилось, морок обычный, какой в северных странах в солнечный день не редкость? Доводилось слышать иной раз у котлянного костра от дядьки Пантелеймона, как в открытом море рыбаки диковинные дворцы и города видывали, ненадолго, на несколько минут. А потом – дунет ветер, и нет морока. Может и тут то ж самое.

– Чего замечтался? – насмешливый голос кока настиг Власа внезапно. Мальчишка вздрогнул и перевел взгляд на дядьку Никодима, глянул виновато и жалобно. Очень хотелось, чтобы хоть кто-то хоть что-то объяснил. Но кок только усмехнулся и сцедив из широкой посудины воду в ведро, опрокинул посудину над котлом, высыпал в варево резаную репу и велел. – Зачерпни-ка рассола капустного из бочки, да помои вынеси!

Сам же дядька Никодим распахнув дверцы резного поморского поставца, украшенного накладками «рыбьего зуба» (старинная работа, прадедовская, ещё со времён Ивана Грозного, небось!) вынул холщовый мешок. От него остро пахло сушеными травами – укроп, петрушка, лавры.

В углу, около объёмистой бочки с квашеной капустой, с урчанием трудился над осколком кости с махрами мяса Харитон Евграфович, вытянув толстенный косматый хвост чуть ли не до середины камбуза. Несколько мгновений Влас размышлял, не наступить ли на хвост обнаглевшему котяре, мнящему себя хозяином корабля, но, вспомнив, как ловко кот каждый раз успевал убрать хвост из-под ноги в последний момент, передумал. Осторожно сдвинул ногой котиный хвост с дороги (Харитон, не отрываясь от кости, злобно покосился на юнгу, но с места не сдвинулся – как хочешь, так и работай, салага), Влас приподнял крышку бочки (изнутри шибануло ядрёным кислым запахом, даже слезу вышибло), осторожно зачерпнул резным ковшом. Капустный рассол, чуть мутноватый и резко пахнущий, плескался в ковше, изрядно пованивая на весь камбуз. Влас всё так же осторожно прикрыл бочку крышкой и протянул ковш коку. Тот в ответ только молча кивнул на объёмистую бадью с помоями – твоя, мол, работа.