Не-доросли. Книга 3. Метель

Впрочем, что за диво? Они шагали быстро и целеустремлённо, не обходя даже лужи, о чём-то оживлённо говорили, даже руками размахивали, словно что-то сверхважное случилось.

Может быть, и случилось.

До Власа донеслось несколько слов: «Кондратий… солдаты… Бестужев… Московский полк… следующим летом... маневры…».

Ничего не понять.

Влас прижался спиной к забору, глядя на офицеров почти в упор. Тот, что справа, повыше ростом, и впрямь был Аникей. А второй, слева, ближе к Власу, пониже ростом – кто-то иной, тоже лицом знакомый. Да это же Завалишин! Не тот старший лейтенант, знакомец по Матке и старший офицер с фрегата «Елена», а второй Завалишин, который в корпусе когда-то математику преподавал, и его, Власа, с друзьями да Глебова знакомца, пана Адама, с Гром-камня снимал.

Дмитрий Иринархович!

Что толкнуло Власа смолчать – он и сам не знал. То ли обида, что не сразу заметили, то ли тоска от холодности прошлогодних товарищей, то ли всё вместе – не знал. Проводил взглядом обоих офицеров, постоял несколько мгновений у забора, не замечая, что пачкает плечо шинели о мокрые доски, потом вдруг закусил губу и пошёл следом за Аникеем и Завалишиным.

Зачем?!

Он и сам не смог бы себе ответить.

Может быть, он хотел показать им, какие они полоротые растяпы, что не заметили его в пяти шагах. Может быть, ему стало интересно, куда они идут. А может быть, просто ему было по пути идти за ними – шли они вдоль набережной к Большому Калинкину мосту. Ему, если идти обратно в корпус, было по пути.

Но в корпус он сейчас возвращаться не хотел. Шёл следом за офицерами, стараясь не отставать, и вместе с тем, так, чтобы они и дальше не замечали его. Что, впрочем, было совсем не трудно – и брат, и Дмитрий Иринархович (хоть и был второй Завалишин всего-то на каких-то четыре года старше Власа, младший Смолятин даже в уме никак не мог назвать его Митей, а тем более – Митькой – ибо офицер!) шли, не оглядываясь, словно спешили.

Может и спешили.

За мостом – Калинкина деревня. Давно уже не деревня, а только по-прежнему все так кличут, поиначив старинное ижорское имя. И ижор тех не осталось уже, давным-давно либо обрусели либо поуехали вверх по Неве, и деревни той давно уже нет, а всё – Калинкина деревня. Про деревню эту в прошлый раз, весной ещё, Власу рассказывал Аникей – кадет тогда впервой побывал у брата на квартире, незадолго до начала вакаций.

За Калинкиной деревней офицеры повернули направо, на Екатерингофский проспект, на набережную канала. Шли недолго, скоро остановились около невысокого, в три этажа, доходного дома. Высокие окна, розовый и серо-жёлтый туф, полуторасаженный забор и решетчатые кованые ворота. Аникей подозрительно и внимательно огляделся по сторонам, словно опасался чего-то. Власа закрыл ломовой извозчик – длинные дроги, гружённые дровами, выехали из переулка как раз в этот миг, и серая шинель кадета осталась для старшего брата незамеченной. Влас не собирался прятаться. Само получилось.

Один за другим офицеры нырнули в парадное, тщательно притворив за собой дверь. Кадет же остался стоять на другой стороне улицы, около парапета набережной канала, задумчиво постукивая по брусчатке каблуком.

Зачем Аникей и второй Завалишин сюда шли?

Предположим, шли они к другу какому-нибудь. Или ещё к кому… Но почему тогда они так озирались, прежде чем войти в дом? И почему так они спешили? О чём так горячо говорили? Что значат их слова? Какое до солдат дело морским офицерам? И при чём тут маневры?

Влас прикусил ноготь большого пальца, вприщур глядя на парадное. Нет, тут что-то иное.

Что?

2

Дворник, лохматый скуластый татарин (удивительное дело для Петербурга, дворник – не чухонец, а татарин, словно в Москве – Власу уже довелось слышать об этой московской особенности от Бухвостова и рыжих близнецов Данилевских) в ответ на вопрос Власа хитро прищурился:

– Офицера? – он шевельнул широкой рыже-чёрной бородой и передвинул на бритой голове войлочный малахай. – Офицера много раз приходила. Разная офицера.

Он стоял так, чтобы загородить кадету проход во двор. Влас несколько мгновений прикидывал, не удастся ли прошмыгнуть мимо дворника, но тот, хоть и не особо рослый, монументально загораживал почти всю калитку – попробуй-ка, прошмыгни. Кадет вживе представил, как могучая волосатая рука хватает его за ворот шинели жилистыми прокуренными (на поясе у дворника висел кисет, а рядом с ним – кривая глиняная трубочка, жёлтый чубук с чёрно-пепельным жерлом – видно частенько ею пользовались) пальцами и поёжился. Ещё чего не хватало.