Не-доросли. Книга 3. Метель

Де Витт чуть прикусил губу, припоминая известные ему похожие случаи в истории. В том котле, в котором он варился, в этой шкуродёрне тайной войны, где кинжал соседствует с пером и чернилами, казачье седло – с шёлковым цилиндром и фраком, а яд – с толстенными томами книг, без знания истории, науки наук, не обойтись. И тут же выбранил себя за дурную привычку. С детства привязалось – как озадачится да задумается, так и прикусит губу – чуть слева, резцами и клыком. Давно уже не мальчик, а от привычки никак не избавится. И матушки уже почти три года как нет в живых, а отчётливо помнится голос, до старости мелодичный (впрочем, старость пощадила La belle phanariote[3] и сохранила за искательницей приключений не только звучный голос, звонкое сопрано, но и остатки былой красоты, когда-то бросавшей к её ногам не только отца, Юзефа де Витта, но и великих людей, знатных и властных и папского нунция Боскамп-Лясопольского, и графа Станислава Потоцкого, и короля Станислава Понятовского, и принца де Линя, и генерал-фельдмаршала Потёмкина): «Послушайте, Янек, прекратите уже прикусывать губу, в конце концов, это неприлично!» И Янек торопливо разжимал зубы, отпуская губу, потому что от прекрасной, греховной и ветреной матушки в детстве можно было за непослушание и веером по губам получить.

И сейчас – отпустил.

Иван Васильевич Грозный, пожалуй – читал граф де Витт Карамзина, конечно же. И читал не только основной текст «Истории государства Российского», предназначенный для широкой невзыскательной публики, но и комментарии к ней, такие же объёмистые, как и сам труд Николая Михайловича, напечатанные мелким шрифтом – туда редко кто и заглядывает, только любители истории да те, кому это по должности положено, вроде него, графа де Витта. Однако же, упомянутое Николаем Михайловичем венчание Симеона Бекбулатовича на царство – странная гримаса истории, какой-то шутовской маскарад, скоморошество. Правда, скоморошество затянулось почти на год. Способен ли нынешний русский государь на подобное скоморошество?

Были, конечно, примеры и иные.

Диоклетиан, разумеется!

Эдуард Гиббон, «History of the decline and fall of the Roman empire»[4], том первый, тринадцатая глава. Читал Иван Осипович и этот замечательный труд английского историка, семь толстенных томов in-quarto.

Диоклетиан провёл последние девять лет своей жизни частным человеком. Рассудок внушил ему намерение отказаться от власти, и он не раскаивался в этом, живя в уединении и пользуясь уважением тех монархов, которым он передал всемирное владычество. Редко случается, чтобы человек, в течение долгого времени употреблявший свои умственные способности на занятие государственными делами, был способен оставаться наедине с самим собой; отсутствие занятий обыкновенно является главной причиной его сожалений об утраченной власти. Занятия литературой или делами благочестия, доставляющие столько ресурсов в уединённой жизни, не могли иметь привлекательности для Диоклетиана; но он сохранил или по меньшей мере снова почувствовал расположение к самым невинным и самым натуральным удовольствиям: его часы досуга были достаточно заняты постройками, разведением растений и садоводством. Его ответ Максимиану заслуживает той славы, которую он приобрёл. Этот неугомонный старик упрашивал его снова взять в руки бразды правления и облечься в пурпуровую мантию. Он отверг это предложение с улыбкой соболезнования и спокойно прибавил, что если бы он мог показать Максимиану капусту, посаженную его собственными руками в Салоне, его перестали бы упрашивать отказаться от наслаждения счастьем для того, чтобы гоняться за властью.