Не-доросли. Книга 3. Метель

– Ваше сиятельство! – потрясённо всплеснул руками смотритель. – Да какие ж вам лошади? Вы ж едва на ногах стоите!

«Да что там едва – совсем не стоишь на ногах-то!» – беспощадно добавил сам себе де Витт. Мысли путались, словно заячьи тропы в зимнем лесу. Он облизнул пересохшие и потрескавшиеся губы, слабо шевельнул плечом, сбрасывая с плеча кожух и открывая золотую бахрому эполета.

– Лошади… готовы? – повторил он настойчивее, и смотритель смутился, прикусил морщинистую губу пожелтевшими от табака мелкими зубами. Прищуренные от старости глаза смотрителя слезились, он шмыгнул небольшим, пуговкой, носом, глянул жалобно и вновь выговорил:

– Ваше… сиятельство…

– Лошади готовы?! – повторил генерал ещё твёрже, спуская ноги с лавки на чисто выметенный некрашеный пол. Чуть притопнул каблуками, и железные подковки на них отозвались дробным стуком. Фон Штольц смотрел на генерала ошалело приоткрыв рот, и в его глазах ясно читалось восхищение, смешанное чуть ли не с суеверным страхом.

– Что, небось уже и панихиду по мне заказали? – ядовито бросил генерал, вставая. Кожух свалился с его плеча, но Иван Осипович его легко подхватил и набросил поверх золотого эполета. Обернулся к смотрителю, снова глянул в его слезящиеся глаза и ограничился одним-единственным словом. – Ну?!

Но сказано это было так, что смотритель понял – медлить и прекословить не стоит.

– Есть лошади, ваше сиятельство, –покорно склонил он голову. – Недавно привели. Пять минут и подам.

Генерал в ответ только удовлетворённо хмыкнул.

Паром бесшумно скользил по чёрной днепровской воде. Двое мужиков неторопливо топтались по выскобленной добела палубе, ходили вокруг шпиля, канат, покачиваясь, тащил паром через великую реку. Крупные хлопья влажного снега падали в воду и исчезали в волнах, мягко били в лицо, налипая на кожу, обжигали холодом. Шляпа не грела, генерал снова кутался в кожух, сидя на обтянутом вытертой кожей сиденье коляски. Фон Штольц нетерпеливо расхаживал по палубе парома, то и дело зыркая по сторонам, словно ему не терпелось поскорее ступить на твёрдую землю.

Может быть, и не терпелось.

Кроме двоих путников, на пароме переправлялось ещё пятеро мужиков на двух гружёных какими-то мешками бричках, запряжённых волами – рогатые равнодушно жевали жвачку, не обращая внимания на тающий на их мохнатых боках снег, глядели исподлобья сквозь косматые чёлки выпуклыми фиолетовыми глазами. То ли запоздалые чумаки возвращались из Крыма с табаком и солью, то ли на последний осенний торг ехали переяславские селяне – им в Киев было гораздо ближе, чем в Полтаву, хотя и приходилось переправляться через Днепр. Селяне поглядывали на обоих благородных (и спокойного, и беспокойного) с едва заметной опаской, словно не знали, что от них ожидать. В общем-то так оно и было.

– Ну куда и зачем вы спешите, Иван Осипович? – с упрёком спросил наконец, фон Штольц, остановившись около коляски. – Вы всё ещё нездоровы, погода… (ему залепил губы очередной снежный хлоп, Карл Иванович с отвращением сплюнул) погода отвратная, самое время переждать…

– Нельзя, – почти неслышно ответил де Витт. – Надо спешить…

– Но зачем?! – патетично и картинно, совсем не по-немецки воскликнул фон Штольц. – Что за нужда?!

– Сто лет назад сказали бы – слово и дело государево, – криво усмехнулся генерал и умолк, отвернувшись под изумлённым взглядом фон Штольца. У того же во взгляде опять процвела сталь, но де Витт этого уже не видел.

Паром наконец, переполз через реку, ткнулся носом в песчаную отмель, и де Витт тут же ткнул ямщика в спину – фон Штольц едва успел вскочить на подножку.

Генерал спешил.

Снег разгулялся – за сводчатыми окнами кабинета над улицей мело уже не на шутку. В бокалах тягуче стыло густое рубиновое вино, в фарфоровом чайнике звучно пыхал медовым паром сбитень.

– Присядьте, Александр Карлович, – насупленно сказал де Витт, преодолевая дрожь – болезнь никак не отставала. Генерал обхватил обеими ладонями толстостенный фаянсовый стакан с дымящимся сбитнем – из стакана тянуло мёдом, липовым цветом и кардамоном. Казалось, что пахнет чем-то ещё, чем-то горьковатым и неприятным, но Иван Осипович не мог понять – чем. Кажется, должно быть, – рассудил он, – из-за болезни. И тут же вспомнил, как в бреду совсем недавно плыл через Вислу.

Визави генерала, плотный сорокалетний середович в светло-сером сюртуке примостился за столом напротив, покосился на сидящего на козетке чуть в стороне, в глубине эркера фон Штольца – Иван Карлович вертел в руках бокал, вино плескалось – вот-вот прольётся. И не проливалось.

– Иван Карлович в курсе наших дел, – успокоил собеседника в сером сюртуке де Витт. – Он – доверенное лицо генерала Дибича.

Александр Карлович чуть поёжился, повёл плечами под сюртуком, чуть поклонился в сторону фон Штольца.

– Бошняк, Александр Карлович, – церемонно обронил он и замер в ожидании ответа.

– Фон Штольц, Иван Карлович, – не остался в долгу курляндец. – Бошняк… кажется, ваш дед был комендантом Саратова во время пугачёвского бунта?

– Точно так, – приветливо улыбнулся Бошняк, но де Витт нетерпеливо бросил: