В голосе Мити звякнула неуловимая горечь, и Ипполит насторожился. Он понятия не имел, о чём идёт речь, понимал только, что о чём-то политическом и очень важном. Митя подавал какой-то проект государю? Орден учредить предлагал? Ипполит задумался, переводя взгляд с одного офицера на другого, и вдруг понял, что они оба умолкли и смотрят прямо на него, словно хотят что-то спросить.
Понятно что.
Наушничаете, сударь?
И правда, чего он уши развесил?
Ипполит торопливо потупился и вновь энергично задвигал ножом, срезая с яблока кожуру. Отрезал ломтик и кинул в рот.
Принесли кофе и шоколад.
– Впрочем, государь не стал возбранять мне создать орден самостоятельно, – тихо, почти неслышно сказал Митя, когда кельнер ушёл от стола. – Правда сейчас всяческие общества запрещены…
Деливрон только кивнул.
3. Там же, некоторое время спустя
Мичман Аникей Смолятин спешил. Длинные полы шинели то и дело разлетались по ветру, одной рукой мичман придерживал болтающийся на перевязи кортик в потёртых ножнах чёрной кожи (скверное дешёвое чернение совсем ещё недавно купленных ножен изрядно пооблезло от сырости и морской соли, открыв глазу серовато-жёлтую кожу – хорошо хоть она была неплохо выделана), другой – фуражку, которую ветер то и дело норовил сдёрнуть с головы, а нет – так хоть залепить под неё пригоршню мокрого снега. Под штиблетами по брусчатке с хлюпаньем расплёскивалась снеговая жижа. Встречные прохожие, так же, как и Аникей, прикрывающиеся от ветра, едва успевали в последний момент увернуться от стремительно шагающего офицера.
На Синем мосту Аникей на мгновение остановился, посторонился, чуть прижавшись к литым чугунным перилам, пропустил бредущую навстречу кучку горожан – обычные питерские обыватели, густо благоухающие пивом. Слышались возгласы на немецком и голландском – в порядке вещей на Адмиралтейской стороне. Должно быть, ремесленник или купцы сделку какую-то важную отметили, – подумалось мельком.
Проводив обывателей взглядом, мичман отвернулся от ветра, поставив дыбом ворот шинели (сквозь толстое сукно на спине уже ощутимо проникала сырость) и бросил взгляд на вынутые из глубин шинели часы. Серебряная луковица со щелчком открылась, откинулась крышка с монограммой. Половина первого пополудни, первая склянка. Не опоздал.
Аникей перевёл дыхание, расправил плечи и уже не спеша направился к крыльцу. И тут же сам себе удивился на ходу – и с чего он так спешил-то? В конце концов, не адмирал же его ждёт и не служба определяться будет. И не девица, которая может не дождаться и уйти. Но вот от привычки успевать везде вовремя не мог отделаться и тут.
Может оно и к лучшему. Не самая плохая черта для офицера – точность.
На крыльце мичман на мгновение приостановился, глянул на дверь, словно до того и не замечал, куда именно идет, и чуть заметно поморщился. Кондитерская Вольфа и Беранже. И дёрнул же чёрт Митю Завалишина назначит встречу именно в этой кофейне, как будто других мест в Питере нет, гораздо более подходящих. Мало что в столице так непривычно для морского офицера, как эта обитель честных швейцарцев, приют поэтов и прочей пишущей публики. Впрочем, в этом весь Дмитрий Иринархович – дерзкий и эпатажный, оригинальный и насмешливый, прямой и импульсивный. Вполне возможно, к Вольфу и Беранже он позвал умышленно. Может быть, именно потому, что никому и в голову не придёт, что офицеры флота встретятся именно тут. А может быть, просто чтобы его, Аникея Смолятина, удивить. Хотя для чего ему это было нужно?
Никто не смог бы ответить. Даже, пожалуй, и сам Митя Завалишин.
Аникей уже протянул руку к дверной ручке, когда тяжёлая дубовая дверь сама распахнулась навстречу и через порог, подтягивая перчатки, шагнул офицер в чёрном плаще и бикорне с серебряным орлом. Мичман чуть отступил в удивлении – да тут, у швейцарцев, сегодня прямо-таки кают-компания какая-то! И в следующий миг Аникей офицера узнал. И понял, что узнавание взаимное.
Шарло Деливрон, старший лейтенант, преподаватель Морского корпуса.
Мичман на мгновение замешкался, непонимающе вскинул брови («Что, и Деливрон – тоже?!»), но рука лейтенанта, туго затянутая в лайковую перчатку, уже взлетела к правому углу низко надвинутой шляпы. Аникей козырнул в ответ, всё ещё пытаясь сообразить, как именно ему следует держать себя с Деливроном, но преподаватель уже шагнул навстречу, приветливо протягивая руку – они были почти равны по табели о рангах и вне строя в таких случаях между морскими офицерами чинами считаться было не принято. К тому же Деливрон прозябал на преподавательской должности, а Смолятин несколько раз ходил в море, и это тоже уравнивало и даже придавало Аникею некое преимущество.
– Да тут сегодня просто-таки кают-компания! – почти слово в слово повторил Деливрон только что мелькнувшую у Аникея мысль, вогнав мичмана в лёгкую оторопь. – Необычное дело для этой кофейни.
– Вот как? – только и нашёлся что ответить Смолятин, чуть посторонившись и освобождая Деливрону спуск с крыльца. – Там есть ещё кто-то?