Не-доросли. Книга 3. Метель

Доминик Дюваль.

Доминик жила у сестры генерал-губернатора, Марии Стороженко, вдовы предводителя черниговского дворянства. Зять, Николай (Микола! – с усмешкой подумал генерал) Михайлович, почил в бозе уже восемь лет как, своих детей им бог не дал, и Маша воспитала сироту-француженку, словно родную дочь.

Казённое письмо граф распечатывать не стал – и так понятно, что это напоминание о долгах. Неоплатимых. К долгам Михаил Андреевич относился легко и беспечно. Отдам… когда-нибудь, не раз говаривал он. Но вызвал бы на дуэль любого, кто посмел бы ему намекнуть на жадность или скупость.

Оставалось последнее письмо.

Знакомый почерк. Ровный, аккуратный, по-немецки педантичный.

Граф Дибич.

Генерал-губернатор невесть с чего вдруг заторопился, криво разорвал конверт, развернул листок и впился взглядом в убористые строчки, словно в них сообщалось что-то судьбоносное.

Так оно и было.

Глаза сами мгновенно выхватили из текста самое важное, пропустив второстепенное – приветствия и расспросы о здоровье.

Спешу сообщить, дорогой друг, что свершилось страшное.. самое страшное из того, что могло свершиться. Нет больше с нами нашего государя…

Не дочитав до конца, Милорадович выронил письмо на стол и поднялся на ноги. Мундир свалился с плеч на паркет, но Михаил Андреевич не замечал – в голове шумело, словно где-то рядом трубили в боевую трубу.

Вот оно! Время настало.

[1] Le Balafre – рубцованный, со шрамом (франц.), прозвище Алексея Григорьевича Орлова.

Глава 9. Призрак Речи Посполитой

1. Западный край. Волынь, окрестности Луцка. Начало октября 1825 года.

В лесу пахло сыростью. Дождь стих, но крупные капли всё ещё висели на густой хвое, срывались с ветвей и звучно плюхались в пожухшую уже по осени траву. Мелкими бисеринками капли осели и на длинном тяжёлом рединготе, сползали к его полам в такт движениям коня.

Командир Вятского пехотного полка полковник Павел Иванович Пестель коротким движением откинул с головы тяжёлый башлык смолёного сукна, поправил полотняную фуражку и криво усмехнулся – видел бы его сейчас государь, к примеру или дивизионный начальник, а то столичный губернатор, щёголь и модник Милорадович – в полковничьем мундире, в статском рединготе и горском башлыке, да на казачьей лошади! То-то носы бы сморщили! Но как раз сейчас Пестелю на их мнение было наплевать – редингот и башлык, который носят и многие статские, позволяли скрыть военную форму, а это было важнее. Казачий же башлык носят и многие статские. Поехать же на встречу полностью в партикулярном было невозможно.

Впрочем, вся его маскировка сейчас выглядела во многом, как секрет Полишинеля – Павел Иванович покосился вправо, где, чуть отстав от него, рысил на таком же донском маштаке денщик, и скривился. Елизар послушал господина и переоделся в статское, да только лучше бы он этого не делал – даже сквозь серую поддёвку и мурмолку, которую никто не носит в этих краях (и где только раздобыл?!), у Елизара выпирал военная выправка, вбитая многолетней муштрой. Ну да ладно – от того, кто вблизи вглядываться станет, не скроешься всё равно, а для взгляда издалека сойдёт. А вглядываться вблизи здесь, в лесу, некому.

Конечно, будь у Пестеля побольше времени, всё можно было бы продумать одежду тщательнее. Но времени не хватало – житомирские маневры закончились и Вятский полк отбывал на Херсонщину, в Новомиргород, к месту постоянной дислокации, и его начальник – вместе с ним. Рандеву следовало провести до отбытия. А встретиться раньше, во время маневров было никак – постоянно на глазах у начальства.

Лесная тропа сузилась, повернула, и Елизар торопливо отогнул с пути полковника ветку. И тут же принял индифферентное выражение лица, почти безразличное даже – вспомнил накрепко затверженное, что не любит его высокоблагородие услужливости ни в какой форме. Но полковник не заметил оплошности денщика – повернув, тропа вышла на широкую поляну, посреди которой высилась небольшая постройка, при виде которой Пестель машинально натянул поводья и приподнялся на стременах. А потом негромко присвистнул.

Невысокие рубленые стены, крутая двухскатная кровля, крытая камышом и свисающая почти до земли, волоковое окошко и невысокая дверь. Несколько глубоких ям, окружённых невысокими валами земли с пожелтелыми и пожухлыми пластами дёрна. Летом здесь работали углежоги, томили в ямах дерево, парили из щёлока поташ. Такую работу делают только летом, потому сейчас, по осени, стан углежогов пустовал. Очень удобное место для тайного свидания.

В таких вот хижинах в Италии собирались карбонарии, а потом мода на такие собрания поползла и на всю Европу – Францию и Швейцарию, Германию и Испанию, и на турецкие Балканы , где было не разобрать, карбонарии собираются у хижины, настоящие ли угольщики или гайдуки.

Мода.

Если назовёмся тем же словом или соберёмся в таком же месте, так и мы станем такими же.