Не-доросли. Книга 3. Метель

Ландкарта была старая и пожелтевшая, потрёпанная по краям и с оборванными углами, и когда её развернули на грубо сколоченном неструганом столе, она всё время так и норовила свернуться в рулон. Пришлось придавить её по углам чем попало – камень, неровный и ноздреватый, с остатками земли и травяными кореньями, берестяной туес, чуть помятый и закопчённый на огне, уланская сабля в вытертых ножнах, пистолет с посеребрённой рукоятью – английская работа, капсюльный замок, костяные накладки.

На стол косо падало широкое полотнище солнечного света из отворённой двери – стоял полдень.

Польский полковник, задумчиво попыхивая трубкой, разглядывал жирную извилистую линию, проведённую по карте ярко-красными чернилами.

– Итак, вы предлагаете поделить пополам Литву?

– Да, – Пестель внезапно почувствовал неприязнь к самому себе. – Мы предполагаем передать польской стороне Литву южнее линии Поланген – Шавель – Динабург. Далее граница должна пройти по Двине до Полоцка…

– А потом? – Лаговский был невозмутим, и от этого Пестель нервничал всё больше, стараясь этого внешне никак не показать.

Хорунжий Великой армии вставил в глаз монокль и вглядывался в карту – должно быть, старался разглядеть какое-то мелко напечатанное название.

– От Полоцка граница должна пройти по реке Ушача, а от неё – по Березине до Бобруйска, а оттуда – через Горацевичи к Птичи и дальше по ней – к Припяти. Далее по Припяти и Горыни до Острога.

Польский полковник задумчиво покивал, не говоря ни слова, только снова пыхнул трубкой, от чего неприязнь русского полковника к себе вдруг обострилась, но он мысленно повторил себе, что говорил и до этого: «Это же будет дружественное государство! К чему дворянскио-национальные предрассудки?» и заторопился, быстро выговаривая слова:

– Сверх того, мы предлагаем вам нашу военную помощь в отвоевании у Австрии и Пруссии Малой и Великой Польши, Галиции, Померании и Данцига…

– Гданьска, – поправил Лаговский, и Пестель невольно смолк, словно щенок, которого только что ткнули носом в его собственную лужу. Убей его бог, он не мог бы объяснить, почему у него сложилось именно такое ощущение. Януарий Суходольский повернулся к ним от карты, не разгибаясь, и его монокль весело блестел в лучах неяркого осеннего солнца. А Лаговский, помолчав несколько мгновений, методично выколотил трубку на утоптанный земляной пол, кое-где поросший редкой бледной травой, и продолжил. – Всё это крайне ценно, пан полковник. Особенно предложение военной помощи против Австрии и Пруссии. Но мне поручено передать вам, что руководство «Патриотического общества» согласно на совместные военные действия только в том случае, если русская сторона согласится на восстановление границы семьдесят второго года. По Двине и Днепру. До второго раздела нашей несчастной страны.

Пестель почувствовал, что задыхается. И к чему, спрашивается, он распинался столько времени, если они уже всё решили заранее? Не могли не полюбоваться на то, как унижается москаль?! Ярость кипящей волной поднималась откуда-то из глубины, и грозила вот-вот затопить мозг.

– Поймите, пан полковник, – вкрадчиво сказал Лаговский, и ярость Пестеля чуть отступила, утишённая спокойным тоном поляка. – Я против вас лично ничего не имею, но это позиция Центра.

– Но… – хрипло сказал Пестель, – но в этих землях большинство населения – не поляки.

– Это не важно, – Лаговский махнул рукой, словно отгоняя комара. – Эти земли принадлежали Речи Посполитой, значит, должны к ней вернуться. И заметьте, мы не требуем того, что вы забрали по первому разделу – Полоцка с Витебском, Орши и Могилёва.

– И всё равно это… это слишком много…

Неприязнь к себе переросла в тошнотное омерзение, до того жалко это прозвучало. Видимо, поляки тоже это поняли, поэтому оба в ответ только тактично промолчали. Но промолчали так, что было ясно – другого ответа не будет.

– Не будем об этом, – справился, наконец, с собой Пестель. – поговорим лучше о союзе, а это… предоставим времени…

Уезжали, как оплёванные. Уха, сваренная польским вахмистром и Елизаром, была вкусна, но Пестелю невесть с чего показалось, что горчит, и он с трудом сумел заставить себя проглотить всего несколько ложек.

Так и тянуло дать волю гневу, но полковник держался – ещё не хватало, и так опозорился перед этими уланами дальше некуда! Нет уж, вот воротится на Херсонщину и надо при первой же оказии просить де Витта, чтобы выхлопотал ему аудиенцию у государя. Пора заканчивать этот балаган с карбонариями и эксальтадос, пока страну в клочья не раздёргали!

2. Царство Польское. Окрестности Варшавы. Оборы. Октябрь 1825 года.

Где-то далеко в лесу трубил рог, звонко и заливисто лаяли гончие – шли по следу, азартно топили зверя. В голом лесу они вот-вот должны были стать видны назрячь, но никто из охотников особо не обеспокоился – кому она нужна, та охота. Егеря позаботятся, если надо.