Полковник почувствовал, как губы его против воли кривит и уродует злая, а то и вовсе издевательская усмешка, и торопливо её задавил – пойми его визави, какие чувства у Пестеля на душе, так и о переговорах забыть можно. Для чего ж тогда было сюда ехать?
Чем бы дитя не тешилось, – сама по себе возникла в голове крамольная мысль, которую полковник поспешил отогнать.
По поляне, пощипывая остатки травы, бродили стреножённые кони – два жеребца, буланый и вороной, и серая кобыла, а у кострища рядом с хижиной (углежоги не готовят в жилье, а только рядом с ним, благо – лето), над подвешенным котелком хлопотал коренастый человек в тёмно-синем мундире и сбитой на затылок уланской шапке.
Выпрямившись, он заметил подъезжающих и тут же негромко свистнул и сделал шаг в сторону, туда, где к стене хижины был прислонён короткий карабин. Почти ту же из дверей хижины показался ещё двое, тоже в уланских мундирах, уже в офицерских. Оба на первый взгляд , одного возраста, только если у одного на плечах серебрятся полковничьи погоны, такие же, как и у самого Пестеля, то другой и вовсе без знаков различия. И мундир не блещет новизной. А рука – на поясе, из-за которого торчит гнутая рукоять пистолета.
И тут до Павла дошло – это не форма русской армии! И даже не форма Царства Польского! Это форма Варшавского герцогства! Та, на которую полковник (а тогда ещё поручик!) Пестель привык смотреть исключительно поверх ствола пистолета.
Это становилось уже смешно, но Павел Иванович опять подавил усмешку. Подъехал ближе, остановился.
И уже тут, вблизи, Пестель понял, что ошибся – форма была всё-таки не Герцогства, а Царства, или, как сами поляки любят говорить, Конгрессового королевства. Во всяком случае, у того, что с карабином (нижний чин, вахмистр, кажется, не разглядишь сразу) и у полковника. Впрочем, спутать нетрудно, форма почти одинаковая.
Они смотрели настороженно, все трое, на его маскарад – офицерскую фуражку и редингот с башлыком. И тот, что без знаков различия, не спешил убирать руку от пистолета, а тот, что в форме нижнего чина – отходить от карабина.
– А ведь ляхи, ваше высокоблагородие, – негромко и настороженно процедил сзади Елизар. – Точь в точь, как в двенадцатом году! – и, судя по шороху, сделал какое-то неуловимое движение.
– Оставь! – прошипел полковник, мгновенно покрываясь потом – вживе представилось, что вот сейчас Елизар выхватит из-под поддёвки пистолет, а то и два, и этот, без знаков различия – тоже, а вахмистр пальнёт из караблина – и пропадай вся миссия.
Елизар спорить и препираться не стал, и поляки, быстро и неуловимо переглянувшись, оставили оружие в покое. Не до такой, впрочем, степени, чтоб не схватиться за него мгновенно.
– Дзень добжи, панове, – поздоровался Пестель по-польски (язык он выучил ещё в тринадцатом году, во время кампании в Герцогстве, когда часто приходилось становится на постой в польских домах– и нагляделся же тогда на ненавидящие глаза!).
– И вам здравствуйте, – отозвался польский полковник по-русски с едва заметным акцентом. Предпочитаем, значит, русский язык… ну что ж…
– Не подскажете ли дорогу на Каменец, панове? – беззаботно спросил Пестель, и в глазах поляка что-то неуловимо изменилось.
– Вы ошиблись, пан, – медленно сказал он. – Подолье отсюда совсем в другой стороне.
– Но во Львове мне говорили, что именно эта дорога может меня вывести туда, куда мне нужно, – не меняя тона, возразил Пестель.
– Возможно, они и были в чём-то правы, пан, – в уголках губ поляка обозначилась едва заметная усмешка, шевельнулись, раздвигаясь, светлые усы. – Зависит от того, чего именно вы хотите.
И почти тут же что-то изменилось – спало какое-то сковывающее напряжение. Пароль сказан, отзыв прозвучал, и хозяева, и приезжие поняли, что встретили именно тех, кого и хотели. Вахмистр, поймав разрешающий взгляд полковника, отошёл от карабина и снова принялся хлопотать у котелка, из которого, Пестель теперь это ясно чуял, доносился явственный запах ухи.
Пестель неторопливо распахнул и сбросил назад редингот вместе с башлыком (Елизар успел его подхватить, не допустив даже до того, чтобы одежда господина упала на конский круп). Шевельнул плечом, украшенным золотым эполетом.
– Полковник Павел Пестель, Вятский пехотный полк!
– Полковник армии Царства Польского Пётр Лаговский, – лихо козырнул в ответ улан в полковничьих эполетах. – Уланская дивизия, первый Принца Оранского уланский полк!
– Хорунжий Януарий Суходольский, – улан без знаков различия тоже козырнул и негромко добавил, кривя губы в усмешке. – Premier Regiment de Chevau-legers polonais de la Garde Imperiale[1].
– Януарий, – обронил Лаговский с мягким осуждением – не время, дескать и не место. Но этим и ограничился, только повёл рукой, приглашая гостей войти.