Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

А Аникей вдруг покосился куда-то через отцовское плечо. И теперь уже все трое Смолятиных, умолкнув, повернулись в ту же сторону.

Париж!

Франт приблизился, поигрывая тросточкой, перекинул языком зубочистку из одного уголка рта в другой, без стеснения оглядел Аникея с головы до ног сквозь монокль. Мичман Смолятин-младший чуть покраснел и сузил глаза.

– Так вот ты, каков, мичман Смолятин, – процедил Париж сквозь зубы, и Влас в этот миг невзлюбил вора ещё сильнее – за покровительственный тон. Да кто он таков, чтобы вот так с офицером разговаривать?! А Париж, ничуть не смутившись, прикоснулся серебряным набалдашником трости к полям шляпы. – Смотри, рыбий корм, не попадай больше к дяде на поруки.

Он круто поворотился через плечо и пошёл прочь, помахивая тросточкой. Вот так – ни здрасте, ни до свидания.

– А кто это вообще такой? – растерянно спросил Аникей, и оба мичмана Смолятиных обменялись недоумевающими взглядами.

Влас смолчал.

4

Лёгкий бриз с Маркизовой лужи налетал порывами, раздувал на мгновение огонь костра, рвал клочьями дым и уносил его куда-то вдоль песчаной косы к Петровскому фарватеру, нес лёгкий запах жареного мяса и рыбы куда-то на просторы Большой Невы и Васильевского острова – подразнить чуткие носы дворников с Острова, стражи Петропавловской крепости, каменщиков стройки Исаакия, караульных солдат с Невской перспективы… и много кого ещё.

Если донесется.

Шесть мальчишек вокруг костра сидели молча, глядели в огонь. Говорить, собственно, было и не о чем – все главное, что могло быть сказано, они услышали ещё сегодня с утра, на праздничной церемонии, когда пальцы смыкались вокруг кортика гардемарина.

Шесть мальчишек.

Шесть бывших кадет.

Шесть гардемарин.

Шесть?

Грегори вздрогнул.

Как так получилось, что из их кучки друзей (троих!) внезапно выросло что-то большее? Причем, большее и по количеству, и по сути – не просто трое или четверо (шестеро!) друзей – какая-то ложа карбонариев…

«Вот так оно и бывает, – ядовито сказал внутренний голос. – Сначала ты из лучших побуждений помогаешь друзьям (и ведь правда, не хочешь ничего дурного!), а потом, и глазом моргнуть не успеешь – вокруг тебя одни карбонарии, и друзья твои уже не просто друзья, а настоящая ложа или лига какая-то».

И откуда ни возьмись в колене появились те, кого среди друзей не было изначально. А то и ближе изначальных друзей стали.

Вот и сейчас.

Ну ладно Венедикт, Веничка – он, как ни крути, всё же кузен Власа, ему от них троих и деваться-то некуда – хоть открестись, а отродье Онежского Кормщика все всё равно будут воспринимать как одно целое – даром что ли два года и Влас, и Венедикт вслух чуть ли не на каждом шагу гордились славным предком?

Ну пусть Лёве – ему в драке с новыми больше нечего и делать было, как примкнуть к прежним. Сама судьба за руку привела, сказал бы какой фаталист.

Но Сандро?! Откуда в их компании взялся Сандро?!

«Не лукавь, Грегори, ты сам его привёл!» – возразил себе кадет Шепелёв. Привёл, когда за горло взяло желание насолить друзьям за размолвку, а сейчас – и хотел бы, да не выгонишь! Вон он, сидит, грызёт прожаренное мясо и запивает его пивом, весело щурится на остальных сидящих у костра. И где его новые? Остались где-то в корпусе и слова не смеют сказать поперек своему прежнему вожаку. С чего вдруг так сталось? Победа ли прежних за то сыграла или ещё что? Грегори не хотелось гадать. Он вообще не любил доискиваться до глубинных пружин дела. Сталось так потому, что так сталось. И всё на том.

Странным было и то, что с ними сейчас не было рыжих близнецов Данилевских, но с ними Грегори и его друзья так и не сблизились окончательно – скорее всего обе Георгия – и Егор, и Жорж – сейчас где-нибудь на Канонерском острове со своим земляком Бухвостовым.

И происходит там сейчас что-нибудь вроде того же, что и у них.

Примерно то же самое.

Просмоленный дубовый анкер с пивом шел по кругу, и каждый честно отпивал по два глотка, затыкал горловину анкера пробкой и передавал его дальше по солнышку.

Традиция рождалась на глазах.

– Господа гардемарины! – в третий, должно быть, раз, провозгласил Грегори, выдергивая пробку из горловины анкера. – Честь призывает нас к службе! Станем славой русского флота! Станем адмиралами!

– Станем, – в третий раз отозвались мальчишки.

Грегори нахмурился.

На третий раз он, наконец, заметил то, что должен был увидеть сразу.

Вразнобой отозвались.

Кроме него, мальчишки, который когда-то мечтал о подвигах выдуманных флибустьеров Эксквемелина, искренне кричал «Станем!» только двое.

Влас. И Венедикт.

Ну тут удивляться нечему – младший Смолятин, сын и брат двух мичманов русского флота, потомок первого кормщика русского флота, иной мысли, кроме морской, себе и не мыслил. И выкрики Грегори были ему словно маслом по сердцу.

А Венедикт, видимо, помнил об иной славе – не только про кормщика Ивана Рябова и посаженный на мель шведский флагман, но и про шаутбенахта Иевлева. Ему тоже иной службы не мыслилось, кроме флотской, хоть его отец и служил по министерству иностранных дел.

Иногда так бывает.