Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

И ведь всего пару часов назад пан Адам сказал ему: «Свобода Родины важнее!», а он – послушно кивал! А вот теперь Леон спрашивает в лоб: «А как насчёт твоей совести, твоей чести, Невзорович?», и ты не знаешь, что сказать в ответ.

Так ничего и не ответив, Глеб поднёс к губам бокал (вдруг захотелось выпить, заглушить вином этот назойливый зуд в голове) и проглотил остаток вина, точно так же, как до того Радзивилл. Залпом, словно сивуху.

Вино горчило.

– Молчишь, кадет? – повторил Леон, криво улыбаясь и доливая вина Глебу в бокал – на этот раз Невзорович возражать не стал.

– Не знаю, что ответить, – сипло признался Глеб.

– Не знаешь… – повторил задумчиво юнкер. Бросил на Глеба быстрый взгляд, усмехнулся и признался. – Вот я – не знаю.

4

Карету мотнуло на ухабе, и Агнешка, весело хохоча, повалилась на Глеба, хватаясь за рукав его сюртука. Удержалась от падения на пол, выпрямилась, поправляя волосы – причёска едва не сбилась на бок. Воспитанницам Минского монастырского коллегиума запрещалось носить светские и бальные платья, их одежда больше всего напоминала монашескую, но волосы в последний день Агнешка всё-таки закрутила в невыразимо модную причёску – локоны у висков, косы корзинкой вокруг головы.

– Ну и дороги у нас, в Литве, – выговорила она, всё ещё посмеиваясь. – С десяток колёс изломать можно.

Глеб весело хмыкнул в ответ и высунулся в окно. Увернулся от длинной тонкой ветки, грозившей хлестнуть по лицу (кусты подступали прямо к дороге) и крикнул:

– Данила, ты на какую дорогу заехал?!

– Прошу прощения, панич, – донёсся с козел виноватый голос Данилы Карбыша. – Петлю срезать хотел, чтоб меньше времени было потеряно. Из-за того, что в Несвиж заезжали, припозднились… господин Довконт ругаться будет.

В голосе Данилы явственно прозвучало осуждение – похоже, верный камердинер не одобрял несвижской поездки, хотя и не мог знать в точности, для чего его господина понесло к Радзивиллам. Видимо, чуял что-то старый вояка.

– Не будет, – чуть помрачнев, отозвался Глеб. – Придумаю что-нибудь, что ему сказать. Больше не спеши, не срезай, поезжай трактом. А то колесо сломается на таких колдобинах, больше времени потеряем. Помнишь ведь, как в Луге было в прошлом году?

Данила промолчал в ответ.

Он помнил.

В прошлом году в Луге, когда возвращались с вакаций в Петербургу, выломились из ступицы сразу шесть подгнивших спиц. Пока искали каретного мастера, у которого всё равно не оказалось готового колеса нужного размера, пока торговались с ним, пока этот мастер, поварчивая и косясь на тощий кошелёк Глеба, чинил колесо… Пришлось три ночи ночевать на постоялом дворе. Едва в корпус не опоздали на начало занятий.

Самое пакостное тогда было в том, что виноваты были как раз они оба – и Данила, и Глеб. Первый не подумал проверить колёса, второй не подумал распорядиться. Хоть вроде бы и не в первый раз в дальней дороге, можно бы и позаботиться, а словно наваждение какое беззаботное напало. Но то на постоялом дворе, а здесь – сломайся колесо в этой глуши, когда не то что до каретного мастера, до ближней вёски не меньше полусотни вёрст, где помощь искать будешь?

– Так ты к Радзивиллам заезжал? – удивилась Агнешка, уставившись на брата выпуклыми голубыми глазами. Опять без нужды поправила причёску, хлопнула ресницами. – Зачем?

Глеб замялся, не зная, что ответить и мысленно обругал длинноязыкого Данилу – к чему было вообще поминать Несвиж? Сказал бы, что задержались, тем более, что Агнешка и сама об этом знает – ждала его, Глеба ещё три дня назад, а он только вчера подъехал. А, впрочем, ругать Данилу напрасно – он же не в курсе всех дел господина.

– Ты чего замолк? – настороженно спросила Агнешка, снова глянув на брата в упор.

Глеб лихорадочно соображал, что ответить. Но отвечать не пришлось.

С глухим треском что-то лопнуло, ещё раз, и ещё! Нехотя крякнув, карета осела назад и вправо. Агнешка с визгом повалилась на спину, к правой стенке кареты. Глеб вцепился в дверку, чтобы удержать равновесие.

Накликал! – злобно подумал он про себя. – Зато теперь Агнешке можно не отвечать, не до того!

Слабое утешение.

– Стой, мёртвые! – рявкнул Данила с облучка.

Протащив карету ещё с сажень, кони наконец стали.

– Ну вот, – обиженно протянула Агнешка, придавленная упавшим сверху саквояжем. Изо всех сил оттолкнула его, тяжёлый, потёртой кожи, с медной оковкой, приподнялась, отталкиваясь руками и ногами от стенки кареты – стенка встала едва ли не горизонтально.

– Цела? – коротко спросил Глеб, хватаясь за рукав дорожного платья сестры и помогая ей выпрямиться. – Ничего себе не повредила?

– Не, – весело ответила она, морща нос. – Всё хорошо. Ушиблась немного, только и всего. Причёску вот точно своротила набок теперь.

Причёска и вправду растрепалась – не приспособлена оказалась для литовских ухабов.

Литовских, да…