Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Шурка опять пронзительно, по-разбойничьи, свистнул, кони разом взяли с места, и Грегори едва удержался, чтобы не вылететь из коляски. Взвилась пыль, и станция осталась позади.

Презрев условности, Гришка перебрался на ко́злы рядом с Шуркой и схватил его за руку:

– Ну, здорово, дружище!

– Ты бы поосторожнее, барич, – поёжился Шурка, пожимая всё-таки руку. – А ну как увидит кто?

– Да кому видеть-то? – Грегори беспечно пожал плечами, устраиваясь удобнее. Коляска чуть припрыгивала по ухабам и кочкам, и Гришка то и дело косился назад – не выпала бы поклажа. – Как ты угадал-то со временем?

– А, – Шурка весело мотнул головой, ветер взвихрил отросшие волосы. – Я ещё с позавчера тебя встречать начал, каждый день к станции езжу. Батюшка твой велел. А я сам вызвался – чего бы день не проболтаться. Пока что ни покоса, ни жатвы…

– Что нового-то в Новотроицке?

– Да что нового… – Шурка пожал плечами. – Ничего особо… черемиса[1] бирюбашевские обещались на посиделки приехать – подраться… не сегодня-завтра ждём. Кто-то из наших у них побуянил, вот они и злятся. Староста говорил, разнарядка пришла, нынче наша очередь рекрута выставлять, на днях должны жребий кидать, кому лоб забреют.

«Обычное дело, – кивнул Грегори. – Сколько помню себя, всё наши с черемисой дерутся – то одни у других буянят, то наоборот. Да и рекрутчина – тоже…»

– А! – вспомнив, хлопнул себя по лбу Шурка – мотнулись в воздухе вожжи, недовольно дёрнул саврасым ухом коренник. – Дядька твой помер, третьего дня никак, сегодня уже хоронить будут!

– Остафий?! – враз осипнув, переспросил Гришка, чувствуя, как сами собой сжимаются кулаки и ногти впиваются в ладони.

– Ну да.

– Успеем?!

Шурка глянул на солнце, что-то прикинул про себя и, не отвечая, пронзительно засвистел, раскручивая над головой кнут. Тройка понеслась, вихря пылью.

Они успели.

Сельчане (десятка полтора человек – ближние соседи да Шепелёвская челядь) с тяжёлой дубовой домовиной на плечах только-только двинулись от Остафьева дома к кладбищу. Завидев несущуюся навстречу с Поповской горы тройку, селяне замедлили шаг, а потом и вовсе остановились.

Коляска подлетела, развернулась в паре сажен от сгрудившихся в кучу людей. Пыль упала и недоумение во взглядах селян стало пропадать.

– Барич. Барич! – пронёсся среди людей шёпот.

Грегори бросил взгляд, отыскивая знакомые лица, нашёл Плотниковых (они жили совсем недалеко от отставного казака), казачка Сашку Поспелова (за год мальчишка сильно вытянулся, хоть и был по-прежнему тощим и костлявым), нашёл Запеваловых, ещё кого-то, кого не враз и опознал. Не было ни отца, ни Жорки… хотя Жорке-то что дядька Остафий? Это его, Гришку старый казак учил и отечески наставлял, а Жорке… Жорке он наравне с крепостными. Но вот отец…

Но разбираться было некогда. Последнее дело – задерживать похороны.

Впрочем, никто и не торопился.

Ждали.

Грегори спрыгнул с коляски в пыль, подбежал к домовине. Мужики готовно спустили тяжёлую колоду, держали на весу на широких холщовых полотенцах без вышивки.

Лицо Остафия было спокойно и открыто, так открыто, каким почти никогда не было при жизни – всегда старый казак то надвигал на брови шапку, то кутался в высокий ворот старой шинели или овчинного полушубка, то скрывался за пеленой табачного дыма. И только тогда, когда учил он Гришку владеть саблей и бился с ним на кулачках, он смотрел легко и светло.

Гришка несколько мгновений смотрел на умиротворённое лицо Остафия, потом размашисто перекрестился, поклонился и коснулся губами холодного и твёрдо-воскового лба казака.

Прощай, дядька Остафий.

Спи спокойно, старый казак.

Грегори отступил, и мужики, дружно поддёрнув полотенца, вновь подняли колоду и мерно зашагали в сторону кладбища. Барич замедлил шаг, чуть приотстал и оказался рядом с коляской – Шурка, натягивая вожжи, придерживал коней, не давая им вырваться вперёд и обогнать шествие.

Толкнулся ногой от подножки, вскочил в коляску. Ехал стоя, положив руку на Шуркино плечо.

– Отец-то где?! – вполголоса бросил он раздражённо и удивлённо. – Почему не приехал?!

– Батюшка твой ещё позавчера уехал по срочному делу в Уфу, – так же вполголоса пояснил Шурка. – И со всем семейством. А Остафий под вечер помер, они, должно быть, к тому времени уже и до Бирска доехали.

– Разминулись мы с отцом, стало быть, – пробормотал Грегори понимающе и с сожалением. – Ладно… вряд ли они там долго пробудут. Воротятся. Самое большее через неделю.

– Должно быть, так, – подтвердил Шурка равнодушно.

2

До дома Грегори добрался только к вечеру, когда тополя вокруг дома уже бросили длинные тени на пыльный двор и заслонили окна первого этажа.

Дома были только нянька да слуги – отец с прошлого оставил при себе только повара, конюха, он же кучер, пару лакеев да казачка. Больше в доме никого и не держал, приучая детей обходиться без прислуги, а прежних слуг распустил по оброку, за что те перед ним постоянно плакались – балованному-то слуге барскому на оброке разве жизнь? Подай да выложь его вовремя!