Завалишина разбудили шаги в коридоре. На мгновение ему показалось, что он всё ещё спит и во сне снова видит, что его сейчас опять
потянут в комендантский зал, и его вмиг снова пронзило то ощущение всесветного отчаяния, испытанное днём, во время объявления приговора.Дверь отворилась, метнулись тени от багрового света факела – на пороге опять стоял всё тот же полковник Лилиенакер.
– Осуждённый Завалишин?
– Точно так, – устало отозвался Дмитрий Иринархович, подымаясь на ноги и кутаясь в шинель. Покосился на свои босые ноги, торчащие из-под шинели панталоны, коротко хмыкнул, но прикрываться не стал.
– Пожалуйте на выход, – повторил полковник всё ту же дневную фразу и добавил. – Собирайтесь.
На крепостном дворе было светло (Петербург всё-таки!), висели серые сумерки, только тусклый свет масляных фонарей падал туманными кругами на чахлую траву. И на каменную грядку – аршин в ширину, три аршина в длину, три вершка в высоту. Около неё небольшой группой уже толпились арестанты – в шинелях и мундирах нараспашку.
Опять всё те же?
Нет.
Народу сейчас было ощутимо меньше – не за два десятка, как утром, а с дюжину.
Офицеры. Статских не было.
Братья Бестужевы – Николай, Михаил и Пётр, капле́й, штабс и мичман; адъютант Морштаба капле́й Константин Торсон; лейтенанты Экипажа – Антон Арбузов, с которым они вместе были на утреннем оглашении приговора, Фёдор Вишневский, Михаил Кюхельбекер и Николай Чижов; братья Бодиско, Борис и Михаил – лейтенант Экипажа и мичман; мичмана Экипажа, братья Беляевы – Александр и Пётр. И мичман Вася Дивов (мгновенно вспомнилась его истерика на очной ставке).
Завалишин узнал всех.
Дмитрия Иринарховича встретили странными взглядами – одновременно холодноватыми и виноватыми, словно что-то поняли о нём новое, но никак не могли проститься с прежними мыслями. Он остановился рядом с Дивовым, Василий глянул всё так же чуть виновато, коснулся его плеча своим – чуть качнулся в сторону, вроде как и случайно, а вроде как и нарочно.
На эспланаде
[1] грохотал барабан, слышались какие-то отрывистые команды. Глухо ахали и вскрикивали.– Что это там? – спросил Завалишин, невольно вздрогнув при очередном выкрике оттуда. – Гуляние что ли, какое-то?
– Гуляние, как же, – как-то глубоко содрогнувшись, тихо ответил Дивов и страшно потянул воздух носом. – Там… какая-то гражданская казнь… нас, должно быть, тоже сейчас туда…