Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Кронштадт, господа, – проговорил кто-то, как бы не Торсон. Завалишин опять приоткрыл один глаз – и правда, Торсон. Капле́й перевесился через борт, высунувшись из-под навеса и вглядывался вперёд, чуть прикрываясь ладонью от брызг и дождевых капель. Дмитрий Иринархович чуть поморщился – открытие сделали. Как будто это не было понятно сразу. Куда ещё этот самовар в галоше пойти может… не в Копенгаген же, в самом деле?

– К пристани идём? – спросил Дивов оживлённо.

Ответить Торсон не успел – рулевой заложил поворот, пароход чуть накренился, сваливаясь влево, бодро задрал нос против волны и заплюхал на волнах по направлению к кораблям.

Завалишин удивлённо открыл глаза – что-то новое придумало флотское начальство, а то и сам государь.

Борт корабля наплывал, становясь всё выше, два ряда пушечных портов сонно дремали над волной, казалось, вот-вот, отскочат крышки и высунутся пушечные жерла.

Семидесятичетырёхпушечный линейный корабль второго ранга «Князь Владимир» типа «Селафаил» под брейд-вымпелом[2] адмирала Кроуна, – опознал Дмитрий, поднимаясь на ноги.

Кочегары сбросили пары, пароход пыхнул несколько раз трубой, словно заядлый курильщик сигарой, ударился о борт линейного корабля – сквозь пробковые кранцы удар ощутился мягко, словно дружеский толчок локтем в бок.

– На «Елизавете»!

– Есть на «Елизавете»!

– Принять трап!

Штормтрап размотался из рулона и упал на палубу парохода.

Добро пожаловать на борт, господа осуждённые офицеры.

Команда линейного корабля замерла на шкафутах в двойных шеренгах вдоль бортов. Налетающий ветерок трепал флаги, ласково гладил по щекам, путался в матросских усах.

На пустом пространстве палубы – шитые золотом мундиры, бикорны и эполеты.

Адмирал Кроун, шотландец на русской службе, герой войн со шведами и французами, смотрит, чуть прикусив губу, в глазах, кабы Завалишин был уверен, так сказал бы, что слёзы стоят. Невысокая коренастая фигура сейчас казалась совершенно старческой (впрочем, Кроун и впрямь немолод).

Рядом – начальник морского штаба, адмирал Моллер, Антон Васильевич, остзеец – узкое, угловатое, гладко выбритое лицо.

Маркиз де Траверсе, Жан-Батист Превó де Сансáк, морской министр, – мягкие обводы лица, мундир с высоким стоячим воротником.

«Сколько чести», – с горечью подумал Завалишин, останавливаясь посреди палубы. Как-то так вышло, то ли случайно, то ли так и было задумано, но он оказался впереди всех полутора десятков осуждённых офицеров.

На мгновение упала тищина, только было слышно сквозь негромкий скрип снастей, как кричат над заливом чайки. Пронзительно и тоскливо.

– Господа офицеры! – отрывисто возгласил Моллер, делая шаг навстречу сгрудившимся осуждённым. Каждый традиционно воспринял эту флотскую команду как надо – выпрямились, кто-то и козырнул. Дмитрий счёл это ненужным и неуместным – одеты всё равно не по форме, шинели нараспашку, большинство и без головных уборов. А Моллер продолжил. – Честь имею объявить вам, присутствующим здесь, что сейчас вы будете подвергнуты процедуре гражданской казни! Сиречь лишению дворянского достоинства, титула и воинского чина!

Вот что, значит, придумал для них государь Николай Павлович.

– Смииир-но! – рявкнул адмирал Кроун, и Дмитрий невольно удивился силе старческого голоса.

Дисциплина у морского офицера в крови.

Осуждённые офицеры построились в ряд (на шкафуте нарочно для них было оставлено свободное место), ощущая на себе взгляды полутысячи пар глаз матросов, кондукторов и боцманматов. На этот раз во главе строя оказались Николай Бестужев и Торсон, как старшие в чине.

Завалишин вдруг ощутил за спиной чьё-то присутствие. Покосился за плечо – дюжий матрос с обнажённой шпагой в руках – профос, должно быть.

Загрохотали барабаны.

– На караул!

– Именем государя императора! Господа офицеры флота, замешанные в заговоре против государя императора и в мятеже четырнадцатого декабря одна тысяча восемьсот двадцать пятого года, осуждены к лишению чинов и дворянского достоинства!

Толчком по ноге его заставили упасть на колени.

Глухо лопнул над головой сломанный пополам клинок шпаги. На плечи Дмитрия легли матросские ладони, сжались вокруг эполет, рванули. С хрустом вырвались нитки, Завалишин закусил губу – отчего-то вдруг стало донельзя обидно, словно у него отнимали что-то своё, невероятно родной и привычное. Впрочем, так оно и было.

Профос (скорее всего, бывалый матрос из экипажа «Князя Владимира» – угловатые неловкие движения, деревянное лицо – казалось, ему самому не по себе – может быть, так оно и было) рванул с Завалишина мундир.

Адмирал Кроун отвернулся, утирая слёзы – не выдержал всё-таки старик-шотландец.

Место мундира занял арестантский бушлат с бубновым тузом на спине. А сам мундир вместе с эполетами и обломками шпаги полетел за борт, прямо в волны залива.

Четырнадцать мундиров. Четырнадцать пар эполет. Четырнадцать сломанных пополам шпаг.

Вот теперь точно всё.

Больше ты не офицер, Дмитрий Иринархович.

3. 13 июля 1826 года. Санкт-Петербург, Петербургская сторона

Слухи о предстоящей казни ползли по городу заранее.