Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Бригадный генерал фон Кальм (тридцать восемь лет, девятнадцатая пехотная дивизия в Тульчине, герой Ландсберга, Прёйсиш-Эйлау и Гутштата, Силистрии, Шумлы и Бауцена, взят по доносу капитана Майбороды) ушёл в дальний угол, упал в глубокое кресло, такое же, как и у Дмитрия, сумрачно поглядывал по сторонам. Будь в зале камин, генерал, должно быть, угрюмо уставился бы в огонь.

Камина не было.

Капитан Сенявин (двадцать восемь лет, лейб-гвардии Финляндский полк, арестован только сегодня, доставлен вот-вот), сын опального адмирала, героя Корфу и победителя при Афоне и Дарданеллах, напротив, сел за стол, облокотясь на столешницу. Похоже было, что ему сам чёрт не брат, понятно было, что капитан ничего не боится и глядит в будущее с надеждой.

Но это – пока.

Пока не осознал серьёзности своего положения – арестован вот-вот, ещё кураж не прошёл. Видел Завалишин, как капитана доставили в Главный штаб – зубоскалил Николай Дмитриевич, иронизировал и пикировался с жандармским штабс-ротмистром, тем же самым, что приезжал за Дмитрием в Симбирск (Платон Воропаев, кажется – можно подумать, в Петербурге больше и жандармских офицеров-то нет). И сейчас капитан разговаривал со всеми так же.

Пройдёт.

Секретарь генерала Ермолова Грибоедов (тридцать один год, арестован аж на Кавказе, в Грозной крепости) примостился недалеко от стола, кинув поперёк колен гитару. Пощипывал струны, но петь не пел – играл что-то знакомое и незнакомое одновременно (слышались в музыке какие-то дикарские мотивы, как там на его Кавказе зовётся инструмент – зурна?), поглядывал на всех вприщур – словно чего-то ждал.

Может и ждал.

Граф Пётр Станислав Войцех Алоизий Мошинский (двадцать пять лет, подольский предводитель дворянства, арестован в Житомире), выпускник цистерцианского колледжа в Копшивице, магнат (тридцать миллионов злотых) и сибарит, расположился в третьем кресле, закинул ногу на ногу и совершенно непринуждённо теребил ус – ему всё происходящее вокруг него, должно быть, казалось каким-то забавным приключением. Это был не тот кураж, что у капитана Сенявина, это что-то другое. Это не пройдёт. Свойство характера, должно быть.

Непреходящее.

Братья Раевские, Александр (тридцать лет, полковник в отставке, арестован ещё в декабре, вскоре после мятежа) и Николай-младший (двадцать четыре года, полковник Харьковского драгунского полка, арестован четвёртого января в Харькове), сыновья героя Двенадцатого года, и сами герои (по слухам, ходили вместе с отцом в штыковую на французов под Салтановкой – один в шестнадцать, другой в одиннадцать лет) уселись за стол друг напротив друга, обочь от Сенявина, и почти тут же у Александра в руках появилась колода карт – старший Раевский любил раскидывать пасьянсы и метать банки.

И сейчас готовился банк раскинуть.

Князь Фёдор Петрович Шаховский (тридцать лет, майор Семёновского полка, арестован в конце января в Нижнем Новгороде, в комнаты Толя доставлен три дня назад), поправляя красиво зачёсанные набок волосы, открывающие высокий лоб, подсел к Завалишину, бесцеремонно отодвинул в сторону свешивающиеся с подлокотника ноги лейтенанта, заглянул в книгу:

– Что это ты там читаешь, флота лейтенант?!

– Шатобриана, – скупо ответил Завалишин – много говорить не тянуло.

– О Греции душа болит твоя, о Деметрий?! – насмешливо спросил князь.

– О другом душа моя болит, князинька светлейший, – прорвалось вдруг у Дмитрия с желчью. Лейтенант мгновенно пожалел о своих словах, но (замахнулся – бей! сказал «аз» – говори и «буки»!) отмалчиваться не стал. – Греки и без нас не пропадут, там уже набежало спасальщиков – и французы, и англичане… да и мы вот-вот влезем…

– Тогда о службе, должно быть, – бросил сбоку Грибоедов, не переставая пощипывать гитарные струны. Дмитрий чуть скривился, захлопнул книгу и отбросил её на край стола – удар сквозняка от неё опрокинул карты на столе. Раевские дружно покосились на лейтенанта, но смолчали – должно быть, увидели что-то в лице Завалишина.

– Чего мне о ней думать, – желчно сказал лейтенант, усилием воли сдержавшись, чтобы не крикнуть это – кричать надо было не сейчас и не здесь. – Там уже всё решено. Без меня. И давно. Год уже как вышло самое уродливое произведение русской внешней политики.

– Как-каак? – протянул Грибоедов весело, откладывая гитару. – Как, простите?

– Ну а как это ещё назвать?! – бросил Завалишин, на мгновение позабыв даже о том, что уже второй день стучало в голове («Книга! Книга! Книга!»). – По соглашению с Северо-Американскими Соединёнными Штатами (вот молодой хищник! вот где крепкие и острые клыки!) все тяготы несёт Российско-Американская компания, а все купоны будут стричь Соединённые Штаты! Вместо чтобы развивать земледелие через укоренённых русских переселенцев в Калифорнии и создавать базу флота на Сандвичевых островах, мы уступаем снабжение Русской Америки бостонцам!