Котелок тонко пел и позванивал на огне, вода в нём подрагивала и морщилась, мелкие пузырьки усеяли вытертую добела внутренность котелка.
Скоро закипит.
Вяленый палтус на столе грудился тёмными с красноватым отливом тушками, и только в распоротом брюшке проглядывала ярко-алая внутренность. От чёрных ржаных сухарей тянуло чуть горьковатым запахом, и Влас снова мимолётом удивился – откуда? Ведь здесь же давным-давно никто не был.
Потом удивляться перестал.
– Стало быть, в кадетах ходишь, праправнук, – Иван Рябов не спрашивал, он скорее утверждал. Щурился на огонь, пляшущий в приоткрытом зеве печки, редкими взмахами руки отгонял от лица едва заметный дымок. Оловянный стаканчик хлебного вина перед ним опустел уже дважды, праправнуку первый лоцман не наливал, да Власу и не хотелось. – Форма у вас красивая, что и сказать… хоть и к делу негодная совсем…
– Почему? – впервые разомкнул губы Влас. Непонятно было, услышит его предок или нет, да и странное стеснение мешало что-то спросить. И только сейчас обратил внимание на то, как он одет. Форменный мундир Морского корпуса – тёмно-зелёное сукно, белые панталоны, форменные штиблеты бычьей кожи, суконная фуражка. Даже шинели нет, а ведь когда под ветром лез вверх по склону, проваливаясь в снег, никакого холода не чувствовал. И как он оказался здесь, на Груманте или Матке, в летней, считай, корпусной форме?
Удивительное дело.
– Ну сам погляди, – предок кивнул на белые панталоны Власа. – Куда это годно – белые штаны? В таких по паркетам хорошо вальсировать на куртагах, а не в шлюпке грести да по снастям лазить. А мальчишкам-кадетам надо что-то немаркое и удобное, чтоб бегать и прыгать не мешало. Обмишулился тут малость Пётр Алексеевич с Европами своими, да… да и потомки его подкачали. Учишься-то хорошо праправнук?
– Хорошо, – Влас невольно испытал прилив гордости – не очень сильный, но всё ж хватило, чтоб горделиво поднять голову. А уши и щёки ощутимо затлели огоньком смущения. – Зейманом в корпусе кличут. Хотели в учительский класс записать, да я упросил, чтоб в общем оставили. Там учителей для корпуса готовят, пойди я туда, мне моря не видать. А я капитаном быть хочу. Или адмиралом вовсе.
– Ишь ты, адмиралом, – протянул Рябов и непонятно было, то ли он осуждает Власа, то ли одобряет. – Иевлевы-то в корпусе есть? Сильвестра Петровича потомки?
– Есть, как не быть, – охотно ответил кадет, щурясь от дыма. Глаза слезились. – Венедикт, Веничка, приятель мой. И дома я у них бывал не раз.