Не достигнуть координаты Х

Мама лишь закатывает глаза.

– То есть, поступить в киношколу мы боимся, а как при матери курить – так с радостью?

– На сигареты студенческий кредит брать не надо.

– Я не это имела ввиду.

– Не уходи от разговора, – я чиркаю зажигалкой.

Мама ещё некоторое время исступлённо разглядывает потолок и перебирает ступнями.

Ускорить процесс я не имею ни слов, ни возможности.

Всё же, потом мама бросает:

– Слышала, ты раздел Виктора для рекламы порошка?

Я удивлённо вскидываю бровь.

– Это же я тебе сказал.

– Нет, не успел, – замечает мама.

– Серьёзно?

– Ага, – прыскает она. – Сначала ты его два дня монтировал, потом два дня спал. Потом два дня отсыпалась я. А потом ты пропал без вести.

События тех замечательных дней припоминаются в миг.

Фильм – премьера – диалог с Виктором у этого же окна. Пятница, больница Бейкерс. Бейкерс. Виктор. Виктор. Вино.

Ви-иктор.

– Я был в гостях у Виктора, – оправдываюсь я.

Мама прыскает:

– А ночевал у Бэттерсов? Мстил за велик?

– Так тебе понравился фильм или нет?

– Я его не видела, – говорит мама и прожигает меня взглядом.

В моей голове буквально ноль мыслей по поводу этой новости.

Ладно, есть одна: Виктор торчал полчаса в курилке у чёрного входа «О’Нилл» и, случайно встретив там мою мать, не знал, с чего начать диалог.

Вполне вероятный вариант.

– А кто тебе сказал? – спросил я.

Уточнить стоило.

– Директор твоей школы, – загадочно отвечает мама.

А этот вариант я рассмотреть не осмелился.

Я повел бровью:

– Тебя пригласили на воспитательную беседу?

– Не удостоили честью, – мама поясняет: – Провели по телефону.

– И что же тебе сказали? – усмехаюсь я. – «Ваш сын – выдающийся режиссёр детского порно»?

Мама резко снижает тон и чётко проговаривает каждое слово:

– Выдающийся настолько, что он хочет выбить тебе грант на обучение в Лос-Анджелесе.

Сигарета застревает у меня в зубах.

Дым быстро наполняет мои лёгкие. Неон Нильского проспекта слепит глаза, словно вспышки папарацци. Молчание давит сверху, снизу и изнутри. Я не слышу ничего, кроме одного слова, озвученного только что – к нему быстро подцепляются другие, и следующие.

Грант. Лос-Анджелес. Выбить. Тебе.

Грант.

Мне.

Я не верил тогда и не верю до сих пор.

– А теперь, – прокашлявшись, вздыхаю я. – Ещё раз, но без шуток.

И ещё раз, ещё раз, снова, снова и снова, пока я не поверю в подлинность слов.

Мама наклоняется к самому моему уху, опираясь рукой на худое юношеское плечо, и произносит те же самые слова ещё чётче, её громче, чтобы я точно понял, о чём она говорит:

– Твой директор собирается выбить у киношколы Лос-Анджелеса грант на твоё обучение при условии, что ты дашь им качественное портфолио.

Хватает полминуты, чтобы фирменная тупая улыбка растянулась на лице.

– Не говори, что у него не получится, – добавляет мама.

Но я не слышу этих слов.

Я могу.

Я могу стать тем, кем захочу.

Мысли, желания, планы разрывают меня на части. Я уже перебираю свои мечты, сортирую их и лучшие из них вставляю в проектор: одна картинка сменяет другую, и на каждой – моё счастливое, нелепое лицо.

Мои картины рассылают по всем кинотеатрам мира, кричащие заголовки разрывают афишу. Мимо меня проходит множество знакомых лиц: среди них и Дэвид Линч, и Роман Полански, и Эдвард Нортон, и Рами Малек, и множество, бессчётное множество других.

Моё нелепое лицо на красной дорожке перед «Оскаром», моё нелепое лицо читает благодарности из памяти, влюбчиво и зачарованно глаголит о его призвании к киноискусству, о его любви к маленькому городку под Лос-Анджелесом, о его матери… Моё глупое лицо на стендах, на обложках журналов, моё глупое лицо – в интервью, моё глупое лицо везде, где только можно, моё глупое лицо…

Сейчас моё глупое лицо озарено неоном Нильского проспекта.

Я бросаю сигарету в тьму, закрываю окно и крепко-крепко обнимаю свою мать.

Моё глупое лицо сейчас счастливо.

P2(-06; 04)

Воодушевление сводит руки.

Вы знали это?

Я тоже не знал.

На следующий день сразу после школьных занятий моя комната превратилась в хаос: я перерыл весь стол, шкаф с одеждой и даже подкроватную тьму в поисках своих творений. Моему обзору открылись начала серьёзных сценариев и совершенно детские работы, написанные на коленке. В памяти моего ноутбука сохранились неудачные дубли моего славного «дебюта» и множество фильмов, не отсмотренных мною.

Среди моей коллекции неудач были разного рода артефакты.

И, конечно же, «бриллиант».

«Неверие».

Авторство – пятнадцатилетний я.

Незамысловатое название, но какое содержание внутри: молодой герой, бунтарь из религиозной семьи, для которого Бог – ничто; а также взрослый, преисполнившийся муж, к которому юнец вечно приходит за советом. Мужчина ставит мальчика на путь истинный, переворачивает его восставший ум со дна, ведь он – никто иной, как сам Господь.

Я считал это верхом несозревшего Гения и считаю так до сих пор.