– Просто я имею ввиду вот что, – сказал я. – Мне нужно время, чтобы побыть с самим собой. Иногда того времени, что даётся обычно – к примеру, когда ты после школы сидишь на кухне с разряженным телефоном или принимаешь душ, – попросту недостаточно. Мне нужны не просто часы, а дни. Мне нужно проводить с собой столько же времени, сколько и с социумом, просто потому что я – единственный человек, с которым я проживу всю свою жизнь, и я хочу понять, кто этот человек и что он будет делать дальше.
Мне кажется, что во взгляде Кейт присутствует недоверие.
Я пытаюсь вернуться к изначальной теме дискуссии.
Я говорю:
– Одиночество – это мой способ полюбить
Моя собеседница кивает.
Я продолжаю:
– Я понимаю, почему Джин за меня переживает и принимаю её переживания. Но не стоит сильно из-за меня заморачиваться. Я…
Мы с Кейт смотрим друг на друга.
До меня доходят её слова. Я понимаю, чего от меня ждут.
– Я должен поговорить с ней, – качаю я головой.
– Должен, – соглашается моя собеседница.
Мы киваем друг другу.
Время на настенных часах – одиннадцать тридцать один.
Дискуссия имеет завершающий оттенок.
– Отлично, – киваю я. – Спасибо, что сказала мне.
– Это не всё.
Мы вновь смотрим друг на друга.
Глаза Кейт очень тоскливы в этот момент.
– Джин переживает не только из-за этого, – говорит Кейт. – Она не говорила об этом со мной напрямую, но я догадываюсь.
– Что-то случилось? – взволнованно спрашиваю я.
Глупый вопрос.
Я
Кейт поднимает на меня свои тоскливые и боязливые глаза.
– У Джин есть одна, но очень серьёзная проблема, – с трудом выговаривает она.
Знаю.
Комок застревает у меня в горле.
Я с ужасом киваю.
– Вам следует об этом говорить, – через силу произносит она.
Я ещё раз киваю.
Следующую перемену я провёл в поисках Джин Бэттерс.
Я нашёл её в коридоре возле кабинета биологии. Она разбирала вещи в своём шкафу, увлечённо разговаривая с кем-то по телефону. Моё появление она не заметила, и я уловил возможность узнать, что собеседником на том проводе была её мать.
– Да, мам, – говорила Джин, перебирая тетради по корешкам. – У Виктора день рождения сегодня. Да, у него дома будет вечеринка. Мы собираемся в восемь. Да, я подарю ему что-нибудь.
После этого девчонка с улыбкой попрощалась и сбросила трубку.
Я стоял позади неё.
– Значит, – сказал я, отчего Джин вздрогнула. – Виктор уже всех позвал на тусовку?
Она до сих пор не замечала меня.
Джин повернулась ко мне и раздражённо вскинула брови.
– О боже, – саркастично выпалила она. – Мы что, разговариваем?
Я прекрасно понимал, почему она зла.
Но не в тот момент.
– А Кейт ещё не передала тебе, что проблема не в тебе? – сострил я в ответ.
Девчонка недоумённо нахмурилась.
–
– Я тебя не избегаю, – сказал я.
Губы её подернулись в кривой усмешке.
– Ты вообще в порядке? – с издевательским тоном поинтересовалась она.
– Я-то в порядке, спасибо, – кивнул я. – Я о тебе больше беспокоюсь.
– О чём ты? – злобно хохотнула она.
Мы обменялись разъярёнными взглядами.
Я чуть наклонился к своей подруге и, понизив тон, произнёс:
– Помнишь тот неудавшийся разговор на качелях в соседнем дворе, когда нас ещё Кит застал?
Джин чуть сжалась в испуге.
Её тембр голоса не пропустил и пародию на дрожь.
– Нашёл, что вспомнить, – заметила она.
– Так помнишь или нет?
– Нет, Прэзар, – громко сказала она с обезумевшими глазами. –
Я понял, что мне нужно отстраниться.
– Так значит, проблемы нет?
Джин лишь вздохнула.
– С каких это пор тебя вообще волнуют мои проблемы? – спросила моя подруга. – Насмотрелся грустных фильмов на самоизоляции или что? Не надо приставлять меня к стенке и пытаться выяснить со мной отношения.
Девчонка поправляет лямку рюкзака и направляется в сторону подальше от меня.
Она говорит на прощание:
– Я сама прекрасно справляюсь.
– Я хотел помочь, – более спокойным голосом говорю я.
Мы смотрим друг на друга.
Джин пытается скрыть свою обиду, но у неё плохо получается.
Она говорит:
– Не лезь не в своё дело.
– Разве мы не друзья? – спрашиваю я.
Я запомнил этот взгляд надолго.
Я запомнил момент, когда Джин Бэттерс была готова расплакаться. Я не понимал, от обиды это или от непонимания. Зато со временем я понял, да и тогда прекрасно понимал, что могу исправить этот взгляд. Тогда я находил тысячу оправданий тому, почему я этого не сделал, но со временем понял: я боялся что-то исправить. Этому не было оправданий.
Джин, выслушав звонок на урок, сказала:
– Мне пора.
Джин Бэттерс развернулась и ушла от меня.
Я должен был пойти за ней.
Испорченное настроение сопровождало меня до следующего урока, на который я опоздал из-за разговора с Джин Бэттерс. Беспринципно спустившись по лестнице до первого этажа, извинившись за задержку и войдя в художественный класс, я сел у мольберта рядом с Полански и безо всякого интереса достал принадлежности для рисования. Моё появление словно бы и не заметили.
Кроме Виктора.
Я на своего друга не смотрел.