Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

«Вспомню что, отец?» — ядовито подумала Марья. У нее не было счастливых воспоминаний из детства, тем более, со временем они стали ослабевать и испаряться, оставляя какие-то смутные цветные пятна. Они никогда не были близки так, как он воображал.

— После того, как я увидела вас, отец, я словно проснулась! — вдохновенно лгала Марья. — Его чародейство пошатнулось, я смогла высвободиться… Я всегда помнила, что где-то меня ждет дом, — прибавила она, надеясь застыдить отца. — Мне снилось…

— Как ты… как ты победила это чудовище? — спросил князь Всеслав, и Марья почувствовала неверие в его голосе. Она должна была защититься, потому постаралась вспомнить все, что изложил ей Вольга:

— Он сказал мне, — Марья вздрогнула, словно воспоминания причиняли ей боль, — что его сила в волосах… Он начал доверять мне, поэтому я смогла расспросить про его слабость. И вот улучила момент и… Любава помогла мне! Вместе мы схватили его. Сейчас он не может колдовать.

Ведьма робко озиралась, не решаясь произнести ни слова. Однако она стойко держалась, не показывая своей нечеловеческой природы, и никто не мог бы заподозрить в ней нечисть: никакого намека на когти и клыки, лишь бледное девичье личико. Князь Всеслав даже кивнул ей с благодарностью за то, что она помогла дочери воссоединиться с ним. Любаву попытались увести куда-то, она так и была неприкаянная, но Марья бросилась к ней, ничуть не стесняясь кричать и просить.

— Ах, нет, оставьте ее со мной! — взвизгнула Марья, хватаясь за Любаву. Она не так уж притворялась: ей не хотелось быть разлученной с ведьмой. — Она моя единственная подруга! Там… в этом кошмаре… Мы всегда были вдвоем!

— Конечно, Марьюшка, — пробормотал отец, с болью взглянув на нее. — Оставьте девушку. Откуда ты? Кто твои родители? — спросил он у Любавы с приятной Марье заботой.

— Из-под Суздаля мы, князь, — проговорила она, низко кланяясь. — Мой отец был купцом, но черный чародей его убил, а меня забрал себе в жены, очень уж приглянулась я ему. Прошу, позвольте ехать с вами! Родни у меня больше не осталось…

— Езжай, — согласился князь, — коли захочешь, отправляйся до Китежа, а если пожелаешь остаться где-то по дороге, я пошлю с тобой провожатых.

Он сочувственно поглядывал на обеих, представляя, как едва выбравшимся пленницам хочется оказаться подальше от Лихолесья. Князь Всеслав даже загородил широким станом Кощея, чтобы Марья с Любавой лишний раз не глядели на него, пока того медленно заковывали в настоящие, тяжелые цепи, которые приволокли по приказу того молодого воина.

К ним подошел и священник в богатом одеянии — видно, один из приближенных китежских владык. Он окропил Кощея живой водой, той самой, что набирали у Истока ручья под Алатырь-камнем, и тот дернулся, как от удара, зашипел — в этом не было ни капли притворства, на лице осталось несколько выжженных красных отметин… Священник подошел и к ним с Любавой, сложил руки и нараспев произнес радения своему богу. Перед Марьей оказался простой деревянный крест, в котором она каким-то особым чутьем ощутила большую силу.

— Нет нужды… — негромко пробормотал князь Всеслав, но открыто спорить не стал. Как помнила Марья, в Ярославле молились Белобогу в храмах, как и по всей Руси, однако ни один волхв не повелевал князем и его воеводами.

— Нет, отец, я понимаю, — проговорила Марья. — Они хотят проверить, правда ли я княжеская дочь или мара, принявшая ее обличье. Я не обижена. После… всего я бы тоже не верила каждому встречному.

Марья покорно прикоснулась губами к кресту. Где-то глубоко в душе она опасалась, что жизнь в Лихолесье изменила ее, что она сделалась нечистью, как и все, кто ее окружал. Но Марья не ощутила даже малейшего жжения на сухих губах и почувствовала слабую досаду. Она подняла взгляд на священника, довольно взиравшего на нее, и постаралась улыбнуться. Ей поверили. Или поначалу ей так показалось. Марья не понимала, дурит она головы многих уважаемых воинов, во все глаза следивших за ней, или ловушка схлопывается вокруг нее.

Подошла очередь Любавы, и Марья заметила, как она трясется, словно осинка. Для ведьмы это должно было стать настоящим испытанием, и Марья попыталась представить боль, которую Любаве причинит крест — наверняка такой же природы, что и те маленькие амулеты на шеях воинов, смогших перейти Смородину.

Кощей дернулся, делая вид, что пытается вырваться. Конечно, сбегать он не собирался, но землю тряхнуло от Чернобоговой силы, она зашаталась под ногами, и воины тревожно зароптали. Стало темнее, хотя разгоралось светлое утро. Молодой воин отступил…

— Не касайтесь его! — велел князь, опасливо оглядываясь. — Будьте осторожны, он все еще слишком силен! Белобог, помоги нам…

Марья затаила улыбку. Даже скованный, потрепанный стараниями Вольги, ее муж внушал ужас каждому врагу, который его видел. Глаза Кощея сияли ясно и зло; он оказался среди своих противников, но встретил их с поднятой головой… Возможно, это упрямство будет дорого стоить ему при перевозке. Марья знала, что воины скоро поймут его беспомощность и попытаются отыграться…