Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

— Кто он? — тихо спросила Марья у отца, хотя зареклась что-то говорить.

— Князь Черниговский, Василий, — проговорил он негромко, как бы не желая обидеть союзника неосторожным словом. По тому, как он глядел на молодого князя, Марья поняла, что тот может стать опасным врагом. — Главный союзник Китеж-града. Его с детства отправили на воспитание к отцу княжича Ивана. Он доставит тебя к жениху, ему можешь доверять, — улыбнулся князь Всеслав. — Он не позволит никому навредить тебе…

Марья чувствовала нечто вроде… проскользнувшей возможности. Никто не любил быть вторым, оставаться позади кого-то более знаменитого — особенно молодой воин, желающий добыть славу. Жадность и тщеславие читалось во взгляде Василия. Он ликовал, когда приказал отволочь плененного Кощея к телегам. Он желал большего. Самому стать победителем чудовища… Марья решила приглядеться к нему, попытаться поговорить. Ее увлекли прочь, и она вспомнила, каково это — идти туда, куда не хочешь.

Василий оглянулся на нее мимолетно. С легким любопытством. Марья приковывала взгляды, полные настороженности, в Лихолесье, потому что там не привыкли к обычным людям. Но здесь она вмиг стала… ничем. Княжной в беде, предлогом развязать новую войну, ценным трофеем для княжича Ивана. Неудивительно, что его прихвостень ничуть ей не заинтересовался.

— Когда мы отправимся в Китеж? — тревожно спросила Марья. — Вдруг… — она дрогнула голосом. — Вдруг они снова нападут? Мы же не останемся здесь?

— Конечно, нет, княжна! — откликнулся ей еще один из воевод Ивана. — Не бойтесь, мы сейчас же снарядим вам охрану и отправим в Китеж, под защиту озера Светлояра… Но вам придется ехать с этим чудовищем…

— Ничего, я посмотрю, как он мучается! — стойко солгала Марья, гордо воздевая голову. Она порадовалась, что их не разлучат и она сможет видеть, что творят с ее мужем.

Она задумчиво оглядывалась. Княжич Иван собирал вокруг себя сильных сверстников, подросших сынов соратников отца Марьи, которые когда-то обсуждали сложные взрослые дела в его залах… Теперь эти вчерашние мальчишки творили историю, и у Марьи появилось странное предчувствие: ее отец пытался заполучить власть, выгодно выдав ее замуж, но разве его время не проходило?

— Держитесь, моя королевна, — тихо-тихо прошептала Любава, легко касаясь ее руки.

Обыкновенно она не отваживалась касаться Марьи без надобности, но сейчас они обе были одинаково испуганы, нуждались друг в друге. И хотя это было малодушно, Марья порадовалась, что Любаву отправили с ней.

Она оглянулась на Лихолесье украдкой, но постаралась нарисовать на своем лице ужас, присущий наконец-то вырвавшейся из темницы девушке. Лес молчал. Марья не так близко знала таившегося там Хозяина, но надеялась, что он пожелает им удачи и благословит в путь. Однако так ничего и не почувствовала.

========== 7. Колокольный звон ==========

Тьма собиралась под веками и затапливала все мысли. Память глухо падала куда-то в глубину лет, и Кощей понять не мог, где он, в телеге, части дикого и непривычного свадебного каравана, текущего по проторенным свободным дорогам к сиянию Китеж-града, или на окраине степи, в шумном стойбище, среди таких же изможденных рабов. Он терялся, глядя сквозь своих тюремщиков, не различая их — окладистые бороды или узкие прищуры монгольских змеиных глаз?

Он видел урывками костер, слышал ржание лошадей, то тихое и смирное, то заливистое, почти боевое. Разговоры на лающем языке, ему не понятном, перешептывания других рабов, стон мальчишки с сорванной спиной — его заставили таскать тяжелые мешки с данью… Рыжие отблески плясали перед помутневшим взглядом, как болотные огни, норовящие увести в самую глубокую топь. Пахло жидкой похлебкой, что им выдавали единожды в день. А руки его, скованные, стиснутые кандалами, страшно ныли и болели, и лицо тоже, будто кто-то ожесточенно бил его, хлестал, но он не помнил ни того, кто колотил его, ни за что. Не помнил даже своего имени.

Кто-то тронул его за плечо, отозвавшееся ноющей болью. Склонилась тяжелая тень, кряжистая, широкая, как приземистый дуб. К губам ткнулся мех, в горло полилась холодная, ледяная вода, которой он едва не захлебнулся.

— Пей, — рыкнул воин, зажимая ему рот. — Иначе совсем худо будет.

— Марья, — глотнув, просипел он, нашарив единственное имя, которое сияло в памяти. Он позвал ее снова, но она не откликнулась, разлученная с ним, оторванная от него. Студеная вода словно растеклась по венам облегчающей прохладой, прекратив неясную лихорадку, и Кощей смог рассмотреть склонившегося над ним китежского дружинника.

Марья была где-то рядом, он знал это, чувствовал, но ее неусыпно стерегли, и нечего было надеяться, чтобы свидеться с ней. Поодаль устроилась десятка его охранников, грохотала смехом, а с ними сидел Белобогов чародей. Его сила, чем дальше караван отдалялся от Лихолесья, становилась все больше, жалила сильнее. Кощей видел ликование в глазах богобоязненного с виду старика с длинной бородой, когда на нем открывались раны от его заклятий.