Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Сила и древняя память переполняли ее. Марья сомкнула веки, но видела то, что угадывала прежде по таинственно сплетенным словам Ядвиги: две вольные птицы, легшие крыльями на свободный ветер, выросший из синего моря островок, а потом — росток великого дуба, за несколько ударов сердца проклюнувшийся из сырой черной земли и разросшийся огромным древом, как место это боги спрятали под холм… Она видела, как старились и сменяли друг друга великие князья, как сын приходил за отцом. Угадывала в отблесках света войны, которые они вели.

Видела мальчишку, игравшего на искусно сделанной свирели — княжеского сына, тонкого и бледного, не похожего на крепкого отца, больше — на мать, болезненную хрупкую княгиню, что не перенесла особо суровую зиму. Сгорела в лихорадке. На богатых санях, украшенных золотыми колокольчиками, великому князю привезли новую жену… Священник, склоняясь к его уху, нашептал, что второй сын принесет ему еще больший почет…

— Стойте! — крикнули издалека. Марья ахнула, возвращаясь в свое тело, согнувшееся у Алатыря, потрясла головой. Перед ней все еще расцветали вспышки видений. Но она оглянулась и увидела спешащего к ним Ивана… И Василия, держащегося чуть позади.

Неужели был еще один ход? Она досадливо оглянулась, пытаясь сообразить, откуда вылетел настигший их княжич. Было уже поздно, бежать некуда — да и Марья не привыкла отступать. Странным ей показалось, что он не взял с собою целое дружинное войско, когда увидел, что она натворила.

— Василий, держи их! — рявкнул Иван.

Ощерившись, Марья выхватила меч и выставила перед собой, всем видом показывая, что Василий не захочет с ней связываться. Она долго представляла себе их схватку, считая князя Черниговского равным по силе, достойным врагом — не то что сам Иван… Но хитрый Василий властно дернул к себе пискнувшую Любаву, которая не довершила нашептанного заговора, прижал большой нож к ее тонкой шейке. Она застыла, дрожа, потянулась было к сумке, но Василий заметил это и плотнее втиснул сталь в кожу, пуская кровь. Ведьма жалобно закричала, напуганная болью.

Марья бессильно застыла, стиснула зубы. Она не могла броситься ни на Василия, ни на Ивана, не погубив Любаву. Стал бы Кощей размениваться жизнью ведьмы? Сколько она для него стоила — сотни таких он бросил в жестокую войну против Китежа! И Марья тоже была готова. Она убила стражей, она… Но неужели все дело в том, что она знала Любаву, какая она мечтательная болтушка и верная подруга — и было в ведьме нечто большее, чем колдовское принуждение, сплетенное Кощеем.

И Марья вынужденно опустила меч, но не возвратила его в ножны.

Кажется, весь хмель с княжича спал, как и сонное заклятие. Любава гневно уставилась на Василия, словно почуяв что-то, и Марья вздохнула, ругая себя последними словами: стоило позаботиться и о Черниговском князе тоже, но они и не думали, что его колдовство, которое он прятал, так велико.

— Если хочешь убить нас, не медли! — крикнула Марья. — Или тебе не хватит храбрости? Великий княжич, прославленный столькими подвигами, не может расправиться со своей непокорной невестой! — она надменно рассмеялась.

Она надеялась, что Иван взбесится, спесивый, уязвленный в самое сердце, но, видно, воинская доблесть его не волновала — и кто бы узнал, что случилось глубоко под землей? Нет, что-то Иван искал, рассеянно оглядываясь по сторонам; удивительная красота Истока не трогала его сердце — должно быть, он видел это место множество раз и молился здесь о милости Белобога, вот и занят был другими мыслями.

— Где пленник, там? — спросил он у Василия, указав рукой. Тот кивнул, мрачно глядя.

Иван свободно пошел прямо к темнице, а Василий отступал, пятясь спиной и удерживая Любаву; не споткнуться ему помогало поистине нелюдское чутье, словно он видел затылком. Марья досадовала, что на избранной ими тропе нет ступеней — может, Любава изловчилась бы пнуть Василия по ноге… Она следовала за ними, взглядом обещая ведьме что-нибудь придумать, помочь.

Иван застыл, глядя на брата. Не отваживаясь потревожить его молчание, Василий встал у двери, заслоняя проход — чтобы Марья не прошла и не помешала. Руку тяжелил меч. Что-то вкрадчивое, коснувшееся ее через Алатырь, нашептывало, что можно пожертвовать ведьмой. Она всего лишь девчонка, она уже послужила им с Кощеем… Но Марья отгоняла эти мысли. Она могла быть жестокой к врагам, но ценила дружбу и верность — это, как как-то сказал ей Кощей, глядя на веселого Вольгу, выделывающегося на ристалище перед отроками, и делает их людьми.

— Поверить не могу… — пробормотал Иван. Он даже не коснулся Кощея, не обнажил кинжал, висевший на поясе, а потерянно глядел. — Если бы мне раньше сказали…

Марья наблюдала за Василием. Тот, похоже, тоже не понимал, что задумал княжич, а лишь делал, что ему говорят. Она надеялась, что Василий почувствует ее презрительный взгляд, что он прожжет его насквозь…

Иван вздрогнул, будто услышал что-то. Марья была уверена, что Кощей ничего не сказал; не мог он, глубоко ушедший куда-то в мрачные тени своего измученного разума. Но княжич пробормотал себе под нос: