Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Марья неверяще касалась его лица, надеясь, что Кощей откроет глаза, пошевелится. Но он или глубоко спал, что она почти не слышала дыхания, или уже был мертв… Кожа у него была бледная и холодная, как и всегда, неровно подстриженные волосы топорщились в разные стороны, а темная засохшая кровь чешуйками отслаивалась, обнажая раны — как будто кто-то царапал его лицо.

— Нужно снять… — пробормотала Марья, и это помогло ей успокоиться — тихий звук собственного голоса. — Любава, помоги! — властно окликнула она ведьму.

Кощей не был тяжелым, вовсе нет, но она надеялась, что ведьма каким-нибудь хитрым чаровством сможет отворить кандалы: Любава рассказывала, что умеет заговаривать замки, чтобы успокоить Марью, которая волновалась, что Иван запрется во время первой брачной ночи. Но княжич был слишком пьян, чтобы об этом думать.

Их уже должны были хватиться, и Марья торопилась. Оглянулась на ведьму, неслышно застывшую за ее спиной. Было плохо видно, только чадил факел на стене, освещавший темницу, но глаза у ведьмы были стеклянные, какие-то ужасные… Словно мир ее рухнул в одночасье. Сердце Марьи тоже разрывалось от тревоги и страха, но ведьма пошатнулась, как слепой котенок… Может, колдовство Чернобога, заставлявшее ее подчиняться, испарилось, и теперь Марье нечего рассчитывать на помощь?..

— Не получится, — бесцветно сказала Любава. — Это колдовские кандалы, не знаю, кто их надевал, но я не смогу их отомкнуть… Особенно здесь, где сила моя слабее.

Марья злобно зашипела, стиснула кулаки. И вдруг увидела, как ведьма поднимает голову, жадно приглядываясь к чему-то, как гончая, взявшая след на охоте… Горе и тревога терзали ее, но она тоже ощущала нечто — зов, далекое притяжение, заставившее ее сделать шаг к двери. Там горел свет — не факел, а что-то яркое, солнечное, но в то же время — пугающее и потустороннее.

— Исток, — непослушными губами сказала Любава, и ее голос показался скрипом старых половиц. — Это здесь. Только близость к Алатырь-Камню могла так сковать силу Чернобога, чтобы сделать нашего царя, — она заикнулась, но довершила под яростным взглядом Марьи: — беззащитным…

— Он может нам как-то помочь, этот источник? — потребовала Марья, жадно оглядывалась. — Да, конечно!

Она слышала сказки про чудодейственную силу Алатыря, про то, что он исполняет любые заветные желания. Все было не так плохо. Именем Источника Кощей как-то заговаривал ее пустячные раны, и неужели он не поможет сейчас? Сердце Марьи затрепетало. Она бросила на Кощея, безучастного, подвешенного, как пойманная дичь, прощальный взгляд, шепнула, чтобы подождал немного, коснулась губами ледяной щеки и поспешила правее, куда развертывался рукав хода. Марья не знала, что делать, каких богов молить, но понадеялась, что Любава ей поможет. Должен быть выход!

Ей показалось, что кто-то кличет ее отеческим голосом и еще чьим-то, мелодичным, звонким — но совсем не знакомым Марье. Так могла говорить княгиня Веселина. Марья знала, что родителей там не увидит, но повернула и ахнула: под Китежем оказалась большая пещера. Кончились вырубленные человеческими руками ступеньки, грубые и невзрачные, зато здесь камень сам тек волнами, преобразовываясь и сияя радужными цветами откуда-то изнутри, полупрозрачный, слюдяной. Марья прикоснулась рукой к большой колонне, почувствовала отдающееся тепло. В центре росло дерево, безлиственной кроной впиваясь в каменный потолок, пронзая его и вплетаясь мощными ветками, как корнями. А может, оно было перевернуто? У Марьи закружилась голова. Она видела лишь мощный ствол, что не обхватить и десятку богатырей, вставших в хоровод…

Красота подземного грота не позволила забыть ей о Кощее. Там, в середине, стоял большой угловатый камень, а из-под него поблескивали два ручья, растекающиеся в разные стороны. У подножия камня был устроен небольшой алтарь Белому богу — без пышной отделки, без расписных икон, лишь зажженные свечи. Они почти не прогорели — кто-то недавно молился здесь! Нужно было спешить. Марья поглядела на рукава ручейка. Один влево, другой вправо… Как бы не ошибиться? Она, чувствуя незнакомую оторопь, двинулась к источнику. Отсюда начался мир, который Марья знала. И Китеж присвоил это чудесное место, набрал воды у самого камня, где она сильнее всего, где она — чистая сила, чтобы жечь и калечить! Ярость вскипала в ней. Подняв голову к древу, Марья с болью увидела, что тело его иссечено глубокими ранами: из него вырубали куски, чтобы делать кресты, охранявшие воинов Китежа.

Алатырь лежал перед ней, невзрачный серый камень по сравнению с сияющей пещерой, от которой дико рябило в глазах.

— Моя королевна, не надо… — протянула Любава и замолчала, сама колеблясь.

Но она прикоснулась к шероховатому камню, стиснула пальцы. Марье показалось, что ручей выбился из берегов и подхватил ее, вознес куда-то — выше, за свод пещеры, в самое небо. Дыхание перехватило, и Марье почудилось прикосновение чего-то божественного, невообразимого — оно началось в середине лба, будто кто-то тронул ее величественным перстом, и растеклось по костям.