Не обижайте Здыхлика

А под вечер сама Хозяйка к Клуше пришла. Клуша уж испугалась – прознала, что к Коршунихе-то ездила, браниться станет. А она, голубушка, и говорит: ты, мол, сколько у нас работаешь, а подарков не видала, а зря ты думаешь, что мы тебя, Клушу, не ценим. И целую пачку с деньжищами Клуше сует, возьми, говорит, купи себе чего, побалуй себя. А там, в пачке, побольше, чем Клуша Коршунихе отдала. То-то она сказала: я, мол, тебе больше дам. Вот они и деньги, на похороны-то.

Так вот Клуша дело и сделала.

Теперь и помереть не страшно.

А чует Клуша, что скоро уже.

Заснет скоро Клуша и уж не проснется.

И будет Клуше небо нараспашку.

Здыхлик. Поиск

Здыхлик идет по улице. Справа скрежещет, воет, гремит, мелькает и подмигивает дорога. Автомобили несутся в обе стороны. Если не смотреть туда, можно представить, что это невиданные сказочные чудовища совсем из другого мира. Или даже одно большое чудовище, многоглазое и зловонное. Растянулось на километры и живет своей нечеловеческой жизнью.

Здыхлик не смотрит направо.

Здыхлик всматривается в лица. Мимо него идут, бегут, ковыляют, прихрамывают обладатели самых разных лиц. Озлобленных. Равнодушных. Хитрых. Озабоченных. Расстроенных. Обиженных. Еще радостных, нежных, надеющихся, но этих меньше. Почти нет лиц усталых, но это и не удивительно, ведь сейчас утро. Этим людям еще предстоит выпотрошить себя до усталости.

У Здыхлика задание. Ему велено каждый вечер и каждое утро всматриваться в лица прохожих. Заглядывать им в глаза – но не с привычной целью что-то отнять. Нет, ему надо почувствовать, что у этих людей на душе. Проникнуть внутрь и что-нибудь увидеть. А возможно, даже попытаться помочь. Для этого он каждое утро выходит из дома на час раньше обычного, а перед сном отправляется на вечернюю прогулку. Мама каждый раз провожает его как героя. Мама уверена, что по утрам сыночек посещает факультатив по истории, который проводится нулевым уроком, а вечера коротает в спортзале. Мама не знает, что сыночек и не думает готовиться к выпускным экзаменам, и даже не думает об экзаменах вступительных, и уж тем более не тягает железо в компании потных пыхтящих мужиков, а вместо этого бродит по улицам, как какой-нибудь распоследний бездельник.

Здыхлик чувствует себя несправедливо обиженным. И даже не потому, что большинству своих учеников всезнающая Ясмин просто указывает дорогу, а его, явного любимчика (а что? Это все знают), отправила самого эту дорогу искать, причем таким дурацким способом.

Нет, с тем, что он устроен сложнее большинства людей, Здыхлик вполне готов согласиться. И даже с тем, что он устроен сложнее, чем представители того, как выражается Марк, «подавляющего меньшинства», что собирается у Ясмин. Она сама говорит: не так просто увидеть путь человека многогранного, к тому же умеющего защищать свой мозг от чужого вторжения. И Здыхлик ей верит. Ему, которого столько лет смешивали с грязью, не пропуская ни одного школьного дня, очень легко поверить в свою исключительность, даже среди избранных. Здыхлику кажется, что он всегда догадывался, какой он особенный, – наверное, именно за это его и не любили однокашники.

А вот с какой стати этим самым людям с улиц почему-то надо помогать в их никчемной жизни, он никак не может взять в толк. Они ему не нравятся. Совсем.

Он смотрит в их лица и видит, на что они способны.

Вот идет женщина в розовой вязаной шапке. Полная, немолодая, угрюмая. Сумка в ее руке тоже немолодая и даже морщинистая. На женщине коричневый стеганый балахон с неярким уродливым пятном на подоле, мешковатые брюки, растоптанные ботинки с сероватыми разводами старости. Здыхлик вглядывается в ее бледно-карие глаза в коротких ресницах и видит, как она каждый вечер обзывает свою единственную дочку подзаборной шалавой за то, что та родила ребенка, а замуж не вышла, как попрекает ее, нянчащую грудного младенчика, каждым куском хлеба, как обвиняет в том, что та не приносит домой денег, как в изысканно-подзаборных выражениях объясняет, каким местом ее дочь могла бы эти деньги заработать. Здыхлик видит это, и ему становятся неинтересны проблемы женщины в розовой шапке.

Вот идет мужчина, зачесавший остатки волос себе на лысину. Очки в широкой оправе, дорогое пальто, кожаные полуботинки. Здыхлик заглядывает в глаза и ему – и видит, как накануне, вчера вечером, этот полулысый, обнаружив, что его старенькая мама забыла на плите чайник и чайник прогорел до черной дырки в боку, толкнул маму так, что та ударилась виском об угол и потом долго и тихо плакала, прижимая к мокрым от крови реденьким седым волосикам старое полотенце и слушая, как ругается за стеной ее сын. И Здыхлика перестают интересовать проблемы полулысого.