Когда я вернулась в квартиру, Стелиос сидел на диване за ноутбуком, на нем была обычная повседневная одежда, которую он носит, когда не на работе: одни только длинные шорты. Он сказал, что сейчас слишком жарко, чтобы носить что-либо еще, и это правда, но я не могла представить, что мне будет настолько комфортно с кем-то, чтобы расхаживать в одном лифчике и трусиках. И все же он сидел вот так, этот фермер, загорелый от поездок на скутере, лес его черных волос на груди спускался над животом, затем снова продолжался под ним и исчезал под поясом шорт. Я сказала ему, что хочу приготовить ужин в знак благодарности за его гостеприимство, поэтому он надел еще одни шорты, и мы пошли в местную бакалею, где купили все продукты для соуса и пасты к вину, которое я привезла в подарок с Санторини. Пока я воняла на всю квартиру чесноком и луком, он перенес кухонный стол на балкон, чтобы мы смогли поесть в окружении теплого ветерка.
– Нам нужно произнести тост, – сказал Стелиос, поднимая свой бокал вина.
– За что выпьем?
– О! У меня есть любимый тост! – он понизил тон своего голоса на октаву и сказал серьезно: —
Затем он протянул свой бокал, чтобы я коснулась его своим.
– Эм… Не хочешь перевести, чтобы я поняла? – спросила я и подвинула свой бокал назад.
Он засмеялся.
– Да-да. Это значит что-то вроде:
– Прекрасный, – ответила я и чокнулась с его бокалом.
Приведя себя в порядок, мы отправились в бар и там сели за одну сторону столика, прислонились друг к другу и давали друг другу попробовать крепкое пиво с мощными и опасными названиями вроде «Вельзевул», «Иуда», «Кобра». Решив, что продолжать в том же духе слишком дорого, мы ушли и остановились у магазинчика, в котором купили две большие бутылки «Амстела» – настоящего, а не его американскую легкую версию – и вышли к венецианской крепости в гавани. Мы взобрались на огромную каменную стену, ожидая, пока волны перестанут об нее биться и станет можно пройти дальше. Стелиос держал меня за руку, пока мы двигались в темноте по камням и обломкам, и наконец пришли к ровной площадке, где сели под звездами и открыли пиво. Стелиос снова спросил меня о любви, а у меня не очень хорошо получалось объяснить, что такое любовь, на что она похожа.
– Но
Я ответила ему, что любовь интуитивна, ее нельзя представлять себе так же, как и работу почек, но он не поверил.
– Это как будто все твое тело чувствует себя как дома, – сказала я, и он сменил тему.
Мы сидели на стене крепости пятнадцатого века, городской гул заглушали волны, которые бились об эти великие стены, и между нами воцарилась мирная тишина.
– Знаешь, моя девушка не особо довольна мной, – сказал Стелиос.
Я выпрямилась.
– У тебя есть девушка?
Я хотела бы спросить об этом более холодным тоном, но после двух дней бесед о любви и отношениях это казалось подозрительным.
– Да, но я не звоню ей, пока ты здесь.
– Ты думаешь, это нормально? В смысле, она не будет сердиться?
– Меня это не очень сильно волнует. Мы часто ссоримся. Она, как бы это сказать, надоедливая.
– Так почему ты с ней встречаешься? – спросила я и бросила камешек в воду.
Стелиос засмеялся.
– Не знаю. Раньше мы ладили, но теперь у нее всегда с чем-то проблемы.
– Сколько ей лет?
– Девятнадцать.
На этот раз засмеялась я.
– Так вот в чем твоя проблема. Ты встречаешься с ребенком, так что ясное дело, она будет вести себя по-детски.
– Ты думаешь, что мне нужна девушка постарше?
Я услышала в его голосе улыбку.
– Я думаю, что нам нужно еще пива, – ответила я.
Мы завершили эту ночь в баре, которым владела женщина, и это был настолько невероятный факт, что о нем мне сообщили целых пять раз. Бармен налил нам по рюмке на выбор – я выбрала «Джемесон», – и когда он хотел добавить туда лед, я отказалась. Тогда он спросил, не хочу ли я добавить туда колу, и я покачала головой.
– Без всего? – спросил он, и когда я кивнула, он поставил бутылку, вытер руки о барное полотенце и пожал мне руку.
Стелиос сунул деньги в музыкальный автомат – заиграло что-то вроде мрачного трип-хопа, – и когда он вернулся, мы наклонились друг к другу, чтобы поговорить, музыка была слишком громкой, чтобы вести беседу на более далеком расстоянии.
– Каким был твой отец? – спросил он.
Я вздохнула.
– Бо́льшую часть своей жизни я считала его мудилой, но только через некоторое время после его смерти я подумала, что он, возможно, был болен, – сказала я.
– В каком смысле болен? – все это глаза в глаза, не было времени для передышки. Я сделала большой глоток пива.
– На голову. У него там не все было в порядке.
Стелиос ненадолго задумался.
– Но ведь многие люди такие, разве нет?
– Он умер не очень-то красиво. И то, что он делал, пока был жив… хорошим не назвать.