Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище

В автобусе я наблюдала, как мелькает пейзаж. Оранжевая и пыльная земля изредка колыхалась от легкого ветерка, а пятнышки зелени пробивали почву там, где оливковые деревья каким-то чудом нашли достаточно воды, чтобы прорасти. На заднем плане возвышались высокие и широкие горы, заслоненные облаками и знойной дымкой. Небольшие белые строения с крестами, торчащими из их серебристых крыш, торчали на разных холмах. В какой-то момент пассажиры перекрестились в унисон; не знаю, какой именно крест вызвал это желание.

Я предполагала, что автобус отвезет меня прямо в Вори, но мы сделали уже дюжину остановок, и после каждой автобус становился все более переполненным. «Куда все они едут?» – спрашивала я про себя. Как я узнаю, когда мне выходить? В конце концов мы въехали в деревню, и водитель посмотрел на меня в свое широкое зеркало. «Тебе выходить», – сказало его лицо, и я послушалась. Вместе со мной вышла горстка людей, и я не думала, что Вори привлекает туристов, но здесь находится Музей критской энтологии.

Прежде чем исчезнуть на небольшой дороге, автобус высадил нас в центре поселения, на площади, которую обрамляло скопление пустых кафе. Сразу же я увидела знак, который подтвердил, что я в правильном месте: название кафе заканчивалось на «-акис».

Наверняка это были мои родственники.

Если я скажу, что было жарко, то это покажется очевидным, но Крит в июле практически невыносим, если вы не привыкли к жаре. Мне говорили, что этот остров так близок к Африке, что облака сахарской пыли периодически преодолевают море и покрывают здесь все красным мелким порошком. Вори была самой маленькой деревней из всех, что я посетила на тот момент, в ней жило меньше восьмисот человек, и в два часа дня и тридцать семь градусов жары она казалась почти безлюдной. Я вытерла лоб предплечьем и осмотрелась. Возле кафе сидела пара мужчин. Один похлопывал себя по шее носовым платком и переворачивал газетные страницы, другой безучастно смотрел в чашку демитас. Они оба были одеты в темное – рубашка королевского пурпурного цвета была расстегнута до груди, а серая клетчатая застегнута чуть выше. Я посмотрела вниз. Почти в любой день недели вы можете увидеть меня в черном, но моя дорожная одежда воняла от чрезмерной носки – этот запах я уже не могла скрывать освежающим спреем. Единственной чистой вещью, которая оставалась у меня в сумке тем утром, было ярко-розовое платье с V-образным вырезом. Розовое: как мир моей матери, как губная помада, как самый центр раны. Сама того не осознавая, я заявила о себе, как о чужачке, потому что не потрудилась постирать платье за десять дней.

Передо мной бежали две асфальтированные, но видавшие виды тропинки, по которым я могла пойти. Одна из них выглядела немного более утоптанной, чем другая, и я выбрала ее, решив найти кого-то, кто покажется мне достаточно дружелюбным, чтобы обратиться. Я прошла метров пятьсот от того места, где меня высадил автобус, и увидела одинокую группу мужчин, которые сидели в тени, играли в карты и потягивали холодный кофе с пенкой. Я заметила их еще издалека и собиралась заговорить с ними, но когда приблизилась, то они замолчали и отвлеклись от своей игры, чтобы посмотреть на меня. В деревне стояла тишина, ее нарушал только крик случайной птицы, пролетавшей мимо, будто я находилась не среди цивилизации, а в лесу. Мой пульс стучал в висках, когда я приближалась к картежникам, но под их взглядами моя храбрость испарилась, и я пронеслась мимо них, как будто у меня была настоящая цель где-то за ними. Я все еще чувствовала их взгляды на своей коже, когда они уже остались далеко позади.

Во время своей прогулки я больше никого не видела. Примерно через пятнадцать минут я остановилась, пот струился по каждому сантиметру моего тела – даже по коленям – и глотнула воды, оглядываясь по сторонам. Я добралась до жилого района, где со всех сторон белели дома. Тот из них, что стоял справа от меня, выглядел будто бы разделенным по воле времени – половина его была двухэтажной и перестроенной, украшенной яркой лепниной, а другая половина была приземиста и увита виноградными лозами. На импровизированной веревке неподвижно висело белье, а возле моей ноги блестел темно-розовый лепесток огромной бугенвиллеи. Пройдя в этом направлении, я не нашла ни кофеен, ни таверн, поэтому повернула обратно к музею в надежде, что там кто-нибудь покажется мне более дружелюбным, чем те мужчины, мимо которых мне пришлось пройти еще раз, и их пристальные взгляды настолько смутили меня, что я притворилась, что разговариваю по телефону.