Не причеловечиваться! Сборник рассказов

В руке был нож – это меня спасло. Я замахнулась им вслепую и пнула отчима ногой в колено. Светлов по-бабьи взвыл и отшатнулся назад.

– Мам?

Ирка загрохотала в сенях, сбрасывая свои разбитые кеды.

– Мама ушла, будет с минуты на минуту, – едва переведя дух, крикнула я и бросилась вон.

На какое-то время Светлов оставил меня в покое. Он даже не заговаривал со мной без надобности. Если нужно было что-то сделать, объяснялся жестами, как с глухонемой. Я всюду ходила за мамой и, думаю, она стала о чём-то догадываться.

Однажды в конце лета мы затопили баню. Светлов, как обычно, пошёл «на первый парок», его сменила мама. Разомлевший, розовый, как вареный рак, отчим сидел перед телевизором в халате, неприлично оголив волосатые ноги, и посматривал на меня маслеными глазками. Мне стало страшно. Не дожидаясь Ирки, я сбежала в баню.

Мама стояла, склонившись над тазом, и намыливала волосы, поэтому даже не сразу услышала, как я вошла. Я шагнула на середину бани и в ужасе застыла: мамино белое тело, вынырнувшее из клубов пара, было сплошь покрыто синяками, уродливый красный рубец, как портупея, пересекал грудь, бёдра пестрели кровоподтёками.

– Мама, – охнула я. – Вот тварь…

Она вздрогнула, встретившись со мной взглядом, и прошипела:

– Тише!

– Посмотри, что он с тобой сделал!

Я почувствовала, что вот-вот разревусь.

– Я не хотела. Он мне отвратителен, – бормотала мама, – но он сказал, что, если я ему откажу, он… возьмётся за вас.

Мама в ужасе прижала ладонь ко рту. Передо мной стояла старая женщина с поникшими плечами, у которой в жизни не было ничего хорошего, только седина в волосах, не отличимая от хлопьев мыльной пены. Я вдруг осознала это и заревела в голос:

– Мы должны уйти!

– Куда? – мама горько улыбнулась.

– Не знаю! Мы не можем жить с ним, с этим старым козлом!

– Нам некуда идти, малыш.

Я со свистом втянула в себя воздух. Горячий пар щипал глаза, мешаясь со слезами.

– Тогда, – сказала я совершенно спокойно, – мы его убьём.

– Нельзя такое говорить, что ты!

Мама мелко затрясла головой. Алюминиевый крестик со стёртой фигурой Христа дрожал на истерзанной груди.

– Можно. Он пытался… два месяца назад. Тебя не было дома.

Мне было жаль маму, но я не могла щадить её. Она со стоном осела на скамью.

– Если ты решишься, я помогу тебе, – сказала я, зачерпнула ковшом холодную воду и умыла лицо.

Ирка оторвалась от тетрадки с формами неправильных глаголов и посмотрела на меня:

– Ты никогда не думала, что папа и мама друг друга разлюбили?

– Это их дело.

Я любила сестру, но, положа руку на сердце, считала её недалекой. Несмотря на то, что я была старше всего на два года, Иркина наивность меня удивляла и раздражала.

– Мне больно от этого, – голубые глаза сестры заблестели. – Все ведь так хорошо было…

«… кроме того, что папа лупцевал маму всё это время», – мысленно добавила я.

– Папа так заботится обо всех нас…

«… пока у тебя не вырастет грудь, как у меня, тогда у него на тебя будут другие планы».

– Знаешь, иногда мне кажется, что я люблю папу даже больше, чем маму… Он более внимательный. И против воли ничего не заставляет делать.

– Заткнись и не мешай мне учиться, – взорвалась я и запустила в сестру тетрадью.

Светлов спивался: раньше ездил за водкой раз в неделю, изредка бывал мертвецки пьян, но в целом мог держать себя в руках, теперь же без очередной стопки становился несносен, кричал и бил кулаком по столу, а после его трясло, как припадочного. В такие минуты говорить с ним могла только Ирка.

Однажды он вышел из себя – мама уговаривала его не ехать пьяным в сельмаг – и на наших глазах отвесил ей пощёчину. Бледнея, мама отступила в сени, я схватилась за кочергу, а Ирка заголосила, как дура: «Папочка, не надо!» Светлов очухался и молча ушёл в сарай, где проторчал несколько часов, изображая, видимо, раскаяние.

Мама устроилась перед телевизором. Я подсела к ней, намереваясь поговорить, но мама жестом дала понять, чтобы я оставила её в покое.

Я поднялась наверх. Ирка лежала на своей кровати лицом к стене.

– Теперь ты понимаешь?

– Тебе лишь бы позлорадствовать, – голос Ирки звучал влажно и глухо.

– Не пори чушь. Неужели ты не видишь? С ним… с папой… не всё в порядке.

– Мама тоже хороша! Зачем лезет под горячую руку?

– Ира, ты что, считаешь, что он прав?

– Конечно, нет! Но я имею в виду, что мама могла быть и поосторожнее. Не лезть на рожон.

– Я не лезла на рожон, это он полез ко мне в трусы, – не выдержала я и тут же пожалела о сказанном.

Ирка не поймёт. Рано ей. Расстроится. Это наше с мамой дело. Мы решим, как поступить…

– Я тебе не верю.

– Что?

– Ты врешь! – заверещала Ирка. – Нужна ты ему!

Заткнув пальцами уши, я скатилась по лестнице и выскочила из дома. В пуне было тепло и успокаивающе пахло коровой. Я плюхнулась в сено и дала волю слезам.

– Если мы хотим, чтобы девочки получили нормальное образование, нам нужно переезжать в город. Мы не можем вечно держать их взаперти, – мама выдавила улыбку.

– А так ли нужно образование? Ты вот, например, его используешь, когда коровье дерьмо убираешь?