Не сказка о птице в неволе (СИ)

Перевожу удивленный взгляд на Китнисс: она тоже, видимо, не ожидала такой наглости своего друга.

– У вас тут уютно, – констатирует Гейл.

Китнисс кивает и, вспоминая, что она хозяйка, торопится включить чайник, чтобы напоить гостя. Мы с Гейлом внимательно смотрим друг на друга, а напряжение, повисшее в воздухе, можно потрогать руками.

– Какими судьбами? – спрашиваю я, переходя в гостиную.

Хоторн следует за мной, останавливаясь перед диваном. Он смотрит сверху вниз на мой альбом, раскрытый на портрете Китнисс, но спустя мгновение отодвигает его и усаживается, закинув правую ногу на колено.

– Вот, выхлопотал себе отпуск, решил навестить Китнисс, – говорит охотник.

Я пренебрежительно изгибаю бровь, намекая, что вообще-то это и мой дом тоже. Видимо, какая-то совесть у Хоторна еще осталась, потому что, заметив мое движение, он добавляет:

– Ну и тебя тоже! Я скучал, пекарь!

Вздыхаю, отворачиваясь.

- Вполне хватило бы и телефонного звонка, – огрызаюсь я.

У меня даже не получается соврать, что я рад его приезду. У нас с Китнисс только-только начали налаживаться отношения…

Усаживаюсь на другую половину дивана, и так выходит, что вместе с Гейлом мы занимаем все сиденье, даже альбом с рисунками упирается каждому из нас в ногу.

– В жизни она смеется, – произносит Гейл, кивая на верхний лист, всматриваясь в графитовое лицо Китнисс.

– Не смеется, – автоматически поправляю я, пряча свои рисунки.

Соперник самодовольно улыбается:

– Ну, с тобой, может, и нет.

Он бьет по живому, и я неприятно морщусь, не находя, что ответить. Перевожу взгляд, наблюдая за светло-синими язычками пламени в камине. Треск горящих поленьев еще полчаса назад казался умиротворяющим, а сейчас раздражает.

Китнисс входит в гостиную, неся на подносе три чашки со свежезаваренным чаем. Она подходит ко мне, чуть наклоняясь, и я беру свою кружку, выгнув руку вверх: знаю, что иначе могу коснуться Китнисс и не хочу принуждать ее.

Гейл не сводит взгляда с ее лица, и уже это раздражает меня. Он пялится на девушку, которая должна быть моей. Мы с Китнисс вместе. Привыкаем друг к другу, учимся жить вместе. Какого черта надо Хоторну?

– Спасибо, Кис-кис, – он улыбается и тянется за напитком.

Меня бесит это прозвище, и я усиленно дую в чашку, выплескивая свою злость.

Китнисс тоже смотрит на Гейла, напряженно, но с плохо скрываемым интересом. Хоторн сжимает в пальцах ручку кружки и, когда Китнисс начинает отворачиваться от него, его рука касается ее запястья. Все происходит в секунду, но по телу Китнисс пробегает дрожь, она делает инстинктивный шаг назад и покачивается, наклоняя поднос вперед. Третья чашка скользит вниз, и ее содержимое выливается точно на бедра Хоторна. Он морщится, охая от неожиданности, и привстает, но быстро берет себя в руки и оседает обратно на диван.

Китнисс, поняв, что натворила, делает неопределенные движения вперед-назад, а потом бросается на кухню, почти сразу возвращаясь обратно и сжимая в руке полотенце. Я уж решаю, что Хоторну перепадет возможность, когда Китнисс станет заботиться о нем, помогая оттереть штаны, но, к счастью, этого не происходит. Она подает ему полотенце, и Гейл снова нарушает правила: его пальцы касаются ее. Китнисс проявляет раздражение, буквально отдергивая руку, и тут же скрывается от нас, уходя в свою комнату.

– Ее нельзя трогать, – сообщаю я на случай, если Хоторн не в курсе, на что Гейл награждает меня снисходительным взглядом.

– Я слышал, Пит, – говорит он. – Только мы с ней старые друзья, тебя еще и рядом не было, когда она уже доверяла мне, как себе.

– Все изменилось, – резко говорю я.

– Точно, – Гейл улыбается, хотя его улыбка кажется искусственной. – Изменилось. Ты влез в нашу жизнь.

Встаю со своего места, сжимая кулаки. Надо отвлечься! Подхожу к камину, опускаясь рядом на корточки. Кочергой с витиеватой ручкой шевелю почти истлевшие в огне поленца и подбрасываю новые. Жар подпитавшегося пламени прижигает кожу, мое лицо становится красным, но я не отворачиваюсь. Любуюсь диким и опасным танцем, который как в тусклом зеркале отражается в почерневших кирпичах.

– Я не виноват, что все так вышло, – говорю я огню.

– Не виноват, – соглашается Хоторн, хотя в его голосе и нет особой уверенности. – Она боится тебя. Что ты ей сделал?

Резко оборачиваюсь.

– Тебя она тоже боится! – защищаюсь я.

Гейл выглядит озабоченным, даже немного растерянным, и внезапно я понимаю, что он не знает всего, что случилось с Китнисс. Доктор Меллер говорила, что только нескольким людям известно о сексуальном насилии, совершенном над Китнисс, остальные же уверены, что ее только били и нанесли увечье ножом. И так только лучше: незачем к ее физической боли примешивать еще и унижение от того, что о произошедшем будут знать посторонние.

– У нее есть особый повод для страхов? – тихо спрашивает Хоторн.

Вглядываюсь в его лицо, решая, хочу ли я, чтобы он знал. Это не его тайна. Но, если разобраться, и не моя. Они с Китнисс друзья. Если бы Китнисс могла говорить, то, наверное, призналась бы ему, пожаловалась. Или ничего бы не сказала?