Не срывай голубых гиацинтов

Роберт благодарил директора детского дома и председателя опекунского совета за то, что они держали свои карманы широко, чтобы в них упала баснословная сумма, предназначенная определить дальнейшую судьбу Астрид. Именно благодаря этому ее не забрали в детский дом, где она могла раскрыть себя, а разрешили сразу остаться у «давнего друга семьи» — дяди Роберта. Астрид принуждена была называть его при посторонних только так — дядя Роберт, — чтобы дать всем понять, что он близкий ей человек. «Мистер Эндрюс» показалось бы всем слишком неуверенным и демонстрирующим некоторое ощущение отчуждения между ними, несмотря на то, что на самом деле они общались довольно тесно. На публику Астрид играла филигранно, но стоило ей только оказаться дома, она впадала в глубочайшее уныние и горе. Она была истерзана чувством вины до такой степени, что не плакала вовсе, а просто смотрела в стену перед собой. Сейчас она тоже смотрела в стену и, кажется, не слышала, о чем сказал Александр.

— Астрид, — произнес Роберт как можно мягче, — что нам сделать, чтобы ты почувствовала себя… лучше?

Собственный вопрос казался Роберту ужасно глупым, ведь он знал, чего она хотела — повернуть время вспять, но еще глупее он почувствовал бы себя, попытайся он вложить в ее голову мысль о том, что без Аманды даже лучше. Да, она была просто отвратительным опекуном с прогрессировавшими садистскими наклонностями, но не стоило вводить Астрид в еще большие раздумья, иначе ее прекрасный, четко выверенный моральный компас даст трещину и начнет указывать на неверные ориентиры.

Астрид ничего не отвечала. Только ее лицо слабо искривлялось, когда прорастали нежеланные цветки, недвусмысленно обозначавшие ее настроение в данный момент. Она была бледна и неразговорчива, и этого хватало, чтобы в итоге Роберт и Александр оставили ее в покое. Она поднялась к себе наверх, а они разошлись каждый по своим делам.

Иногда, раз в день, Астрид выглядывала из комнаты, чтобы сходить в уборную, или чтобы забрать из холодильника ломоть сыра и хлеба, словно рядом на соседней полке не стояло изобилие по-настоящему вкусной еды. Астрид винила и терзала себя, наказывала. Роберт думал, что пускай какое-то время она пробудет в таком состоянии, ей надо переболеть основную часть ее «недомогания», а дальше будет легче.

Но легче не становилось.

Если первые две недели после смерти Аманды она еще подавала какие-то признаки жизни, то теперь, все осознав, углубилась в себя. Можно даже сказать, добровольно замуровала себя на дне своей души, где песчаными всполохами томились самобичевание, стыд, вина, отчаяние и прочие траурные ощущения, отображающиеся на ее лице и теле фантомным отзвуком вечно минорной ми бемоль.

Астрид перестала менять одежду. На ней постоянно была черная водолазка и шерстяные колготки с такой же черной юбкой. Они сидели на ней мешковато из-за сильного сброса веса и придавали ей вид какого-то оборванного недомальчика-недодевочки, напялившего на себя первое, что нашлось в мусорном баке. Лицо Астрид осунулось — это была стандартный отклик организма на собственное истощение: темные круги под глазами, впалые щеки, бледные сухие губы. А на голове… Роберт искренне не хотел смотреть, что творилось у нее на голове. Это был какой-то хаос из спутавшихся, немытых волос, которые, с учетом черного цвета, только излишне подчеркивали аномальную худобу.

В один день Роберту посчастливилось увидеть Астрид, пытавшуюся без лишнего шума подняться к себе наверх. Они шли по большой гостиной навстречу друг другу и прежде, чем Астрид тенью миновала бы его, он резко перехватил ее за руку, заставив остановиться.

Он собирался сказать ей все, как есть.

— Астрид, — ласково, но суховато, как того и добивался, произнес Роберт, дождавшись, пока та вынужденно не встанет напротив него. — Пора заканчивать свой траур. Он не сделает добра — ни твоей почившей тетке, ни тем более тебе. Ты ни в чем не виновата, все это глупое стечение обстоятельств, поняла меня?

Рука Астрид безвольно повисла в его хватке, и Роберту пришлось немного повысить голос:

— Астрид, ты поняла меня?

— Да, мистер Эндрюс.

— Вот и хорошо. А теперь иди и приведи себя в порядок, ты на саму себя не похожа. И да, Астрид, — проронил он, когда та уже поспешила удалиться. — Никаких водолазок и свитеров. В моем доме ты больше не будешь скрываться.

Вечером к ужину Астрид спустилась в майке и шортах.

Во-первых, надо было порадоваться, что она вообще спустилась, чтобы цивилизованно поужинать, а во-вторых, смена ее привычного закрытого наряда на что-то более во всех смыслах свободное родило в Роберте приятные ощущения общей маленькой победы. Именно общей, поскольку его задачей было направить Астрид, а ее задачей — внять его доводам и просьбам. Да, Роберт был несколько резок с ней в последнее время, но это лишь очередная мера — эмоционально нестабильного человека всегда стоит держать в узде, в рамках, не давать расслабляться и поддаваться велениям помутненного горем рассудка.