Не срывай голубых гиацинтов

— Да, — Роберт нехотя согласился. — Такой случай первый в истории, и было бы проще, будь у нас на руках опыт предыдущих исследований, но его нет.

— Я все же настаиваю на божественных промыслах.

— Ты опять за свое?

— Почему нет? — Александр пожал плечами. — Мир до сих пор не знает, почему человек получился именно таким, какой он есть, и этот вопрос уходит корнями во вмешательство божественных или — если хотите — вселенских сил.

— То есть, ты намекаешь на то, что мы никогда не разгадаем загадку Астрид?

— Боюсь, я говорю об этом напрямую. Но не стоит отчаиваться — научные теории тоже высоко ценятся в нашем сообществе.

У Роберта было более-менее сносное настроение, поэтому он не стал злиться.

— Какой же ты все-таки философ.

Александр хмыкнул, согласившись:

— До мозга костей.

Астрид тем временем стала чаще появляться у них на глазах. Было видно как она, согласно своему обещанию, старалась отпустить горе и находить приятное в мелочах: на днях она заварила несколько сортов чая, предварительно смешав травы так, чтобы они не повторялись и давали отличный от предыдущего вкус. Для этого ей потребовалось покопаться в книге и вылить в раковину около одного литра напитка, получившегося слишком горьким, но в итоге вкусовой баланс был найден.

Роберт застал ее на кухне за этим затейливым делом и даже посоветовал несколько вариантов смешения чабреца с другими травами.

— Спасибо, мистер Эндрюс.

Астрид и правда старалась вернуть былую жизнерадостность, но глубоко в душе она была все еще убита.

Дождавшись, пока Астрид заварит травы кипятком, Роберт протянул ей блистер.

— Держи, Астрид. Принимай каждое утро после завтрака, и тебе станет легче.

— Что это?

— Антидепрессанты.

— Мистер Эндрюс…

— Не воспринимай это на свой счет. С тобой все хорошо, но небольшая медикаментозная поддержка все же не повредит.

Губы Астрид поджались, но в итоге она вязла таблетки и благодарно кивнула.

С каждым днем — а особенно сейчас — Роберт все больше начал замечать, насколько естественно Астрид выглядела в майке и шортах. Ничто не скрывало ее тела и цветков на нем. На ключицах появилась новая россыпь — если раньше она была похожа на непропорциональный знак бесконечности, то сейчас стала напоминать знак вопроса. Все эти ассоциации были навеяны фантазией Роберта, но он не мог прекратить их выдумывать. Помимо прочего, он пребывал в некотором волнении от вида такой Астрид: она казалась ему свежей, весенней, кристальной. Коснись он ее — и этот ее образ словно потеряет свою чистоту и первозданность, но Роберту неимоверно хотелось коснуться. Начать с запястья, провести пальцами выше к хрупкому локтю, обхватить его, немного притянув к себе, положить вторую руку на усеянное цветками плечо, завести ее за спину, провести по острым лопаткам и окончательно прижать всю Астрид к себе.

Роберт одергивал себя всякий раз, когда эти мысли пускай даже мельком проносились в его голове. И дело не в том, что Астрид еще юна и житейски неопытна, а в том, что Роберт не хотел пользоваться своим положением, как самого старшего и имеющего авторитет человека.

Что будет, если он позволит себе хотя бы поцеловать ее? Ничего хорошего не будет точно: он потеряет доверие в ее глазах, потеряет ее веру в чистоту его помыслов, ведь она наверняка видела в нем отца или дядю и явно не ждала ничего подобного, а все эти поцелуи в лоб и ласковые пожимания рук — лишь проявления околоотцовского чувства.

— Мистер Эндрюс, все хорошо?..

Роберт очнулся от наваждения и нашел себя задумчивым и стоящим к Астрид слишком близко. Должно быть, мысли окончательно овладели им и теперь непроизвольно подталкивали к желаемому. Сейчас у него был редкий шанс заполучить свое, шанс коснуться губами ее губ, оценить кончиком языка сухость кромки, вечно обветренной и искусанной…

Астрид стояла напротив него не в силах пошевелиться.

Роберт наконец отмер.

— Все в порядке, Астрид. Можешь идти.

Когда Астрид ушла, Роберт облегченно выдохнул — очередная тахикардия, вызванная сердечными чаяниями, прошла мимо.

* * *

Для декабрьского вечера было слишком светло. Или так казалось потому, что лежащий белой накипью снег, создавал эту видимость — видимость ослепляющего морозного утра. На улице действительно стоял морозец: не такой, чтобы прятать носы за слоями шарфов, но определенно щиплющий за щеки.

Роберт, Александр и Астрид сидели в гостиной, наполненной теплом растопленного камина, и пили эгг-ног. Они вполуха слушали играющее на фоне радио, но в основном текущая их деятельность состояла только в том, что они дули на слишком горячий напиток и изредка перебрасывались короткими фразами. Говорить ни о чем не хотелось. Вечер был слишком хорош для разговоров.

— Пойду попытаюсь заснуть, — только предупредила Астрид, поднимаясь с кресла-качалки. — Уже поздно.

— Если не получится, то мы здесь, — отсалютовал ей кружкой Александр.

Астрид поднялась к себе. Роберт порадовался отсутствию характерного звука хлопка — это означало, что Астрид чувствовала себя как дома, никого и ничего не боясь. Поначалу она запиралась, а потом, недели через две, перестала это делать.