— Значит, в тот раз, когда ты сбежала ко мне посреди ночи с температурой, Аманда все же прознала об этом и… побила тебя?
Астрид кивнула, опустив взгляд в пол.
— Давно она перешла с рук на тело?
— В первый раз она побила меня так сильно два года назад. Теперь это повторилось, и я… Я так устала, мистер Эндрюс.
— Ты обрабатывала раны? Ответь честно.
— Частично. Мне было не очень удобно физически.
— Вот что, — решил Роберт, поднимаясь со стула. — Снимай водолазку. Посмотрим еще раз, что у тебя там.
Астрид выглядела печальной, но она была послушной и потому в ту же минуту, немного поколебавшись, развернулась к Роберту спиной и неспеша сняла водолазку. Неспеша, потому что этот процесс доставлял ей много боли — перетянутая марлевыми бинтами спина выглядела ужасно: росчерки пряжки покрылись багровой кровяной коркой, вокруг некоторых ран виднелись уже начавшие желтеть синяки, а сам бинт пропитался высохшей кровью и почти сполз вниз к почти нетронутой пояснице.
Астрид прижимала водолазку к своей груди.
— Нам нужны перекись и новые бинты, — сказал Роберт, стараясь звучать твердо.
Он полез в шкафчик и достал все необходимое. Астрид как стояла в этой сгорбленной сиротливой позе, так и осталась в ней стоять.
— Что это? — заметил Роберт, подойдя поближе снова. На спине Астрид недалеко от ран выросли голубые цветки. — Снова они. Что ты чувствуешь сейчас?
— Совсем ничего, мистер Эндрюс. Все как обычно.
— Ты уверена?
— Уверена.
— Что ж, — вздохнул он. — Вернемся к тому, с чего мы начали. Сейчас я буду снимать бинт, и тебе придется немного потерпеть.
— Я готова.
Роберт бы удивился, скажи она «я не готова». Астрид всегда готова, даже тогда, когда какие-то перспективы ей совсем не нравятся.
Первый виток бинта снялся с легкостью: рука Роберта немного приобняла Астрид вслед за бинтом, и Астрид пришлось отстранить от себя водолазку. Маленькие груди на мгновение показались из-за черной ткани.
Второй виток дался труднее, и Роберт вынужден был крайне медленно и осторожно отрывать прилипший бинт от ран. А цветки все росли и росли, покрывая здоровые участки спины своей голубой россыпью. Роберт пообещал себе вернуться к этому позже и продолжил разматывать порозовевшую от крови марлю.
Когда все было закончено, а бинт выброшен в мусорку, он взялся за перекись и вату. Астрид тем временем стоически претерпевала все неприятные манипуляции.
— Возможно, будет щипать.
От предупреждения, вероятно, Астрид легче не стало. Она поежилась, и ее кожа покрылась мурашками. С первым прикосновением смоченной в перекиси ваты Астрид вздрогнула. Скорее, сказался эффект неожиданности и контраста горячего тела с холодным инородным предметом. От раны вниз потекла розовая капля.
Весь процесс обрабатывания и обеззараживания занял около пятнадцати минут. Роберт старательно прижимал обильно пропитанную вату к ранам и надеялся, что за все эти дни Астрид не успела занести туда какую-нибудь заразу. Когда все было конечно, Роберт бережно обмотал Астрид новым марлевым бинтом и сказал, что теперь можно одеться.
— Спасибо, — произнесла она и посмотрела на Роберта с благодарностью, почти граничащей с обожанием. Почти. Она была слишком скромна, чтобы выражать свои эмоции, и это не беря в расчет остальные причины.
Вот сейчас, в этот момент, Роберт мог бы ее поцеловать. Но ей нужен был отец, а не озверевшее от похоти существо, способное эгоистично подавить голос разума и вопреки всему предаться своему любовному безумию. Роберт знал, что если сейчас поцелует ее, то уже не остановится, поэтому вовремя поймал себя на одном лишь намерении, чтобы тут же задавить его в зародыше. Нет, нельзя.
— Я приду к вам снова, — пообещала Астрид, вставая со стула. — Если вы, конечно, хотите.
— Хочу, Астрид, но…
— Она не узнает, клянусь вам. Я хочу, чтобы вы мне верили.
— Я верю тебе, — заявил Роберт с твердостью. — И тем не менее я слишком обеспокоен тем, что может случиться, узнай она обо всем.
— Она будет думать, что сегодня я всю ночь проспала у себя в комнате. Просто… просто не лишайте меня этого глотка воздуха, потому что он прекрасен, мистер Эндрюс.
Оставалось только согласиться с этой неугомонной начинающей авантюристкой, только-только учившейся делать свои первые шаги непослушания.
Роберт проводил Астрид до дома. Ночь стояла глубокая, морозная. Они шли по настилу скрипящего снега и иногда переглядывались. Их вдруг охватила какая-то непонятная уму веселость. То ли она исходила от уставших душ и походила скорее на нервный срыв, то ли брала свое начало в тайне, которую они оба делили. А может, им просто захотелось посмеяться без причины, только лишь из того, что они идут по нерасчищенным дорожкам посреди ночи и просто молчат. Но молчание это казалось естественным. Для Роберта молчание было еще одним способом разговора, только более глубоким, интимным, требующим подхода душ, а не языков.
Когда они дошли до дома Стенфилдов, Астрид улыбнулась.
— Я приду завтра, обязательно приду, — уверила она Роберта. — До встречи!
— До встречи, Астрид.