Не срывай голубых гиацинтов

На ногах у нее были лишь туфли-лодочки. И это в осеннюю, граничащую с зимней, погоду! Насколько должно быть невыносимо в ее доме, раз она прибежала в таком виде?

— Простите, я не хотела вас беспокоить, просто после того как вы ушли, мне стало так… так одиноко.

— Что твоя тетя?

— Она приняла свою дозу снотворного и легла спать.

— Ох, Астрид, — Роберт покачал головой, но не потому что был не рад или что-то вроде того, а потому что ему было жалко это несчастное дитя. — Мне все равно придется вернуть тебя домой. Во сколько обычно просыпается тетя?

— Около семи утра.

— Не знаю, на что ты надеялась, придя сюда, но здесь тебя ожидает то же самое, что и дома — постельный режим.

Астрид послушно повиновалась.

— Хорошо, мистер Эндрюс.

В эту ночь ему предстояло забыть о сне. Он провел Астрид в гостевую комнату, уложил и накрыл одеялом и обещанным пледом, а сам пошел готовить чай с медом.

На кухне Роберт методично отмерил несколько грамм травяного листового чая, залил кипятком из только-только подошедшего чайника и добавил немного меда. Его от силы не было в комнате восемь минут, а когда он пришел, то застал удивительную, но щемящую сердце картину.

Астрид плакала.

Тихо-тихо. Она лежала на боку в успевшей пропитаться атмосферой вязкой немощи кровати, и ее лицо было влажным от плавно ползущих вниз слез.

Роберт сел на край кровати и сказал шепотом, сочувственно-протяжно:

— Что же ты, Астрид?

Его ладонь нерешительно вплелась в ее волосы. Астрид словно настолько глубоко пребывала в понятной ей одной муке, что ей было все равно, кто рядом, что и зачем. Ровно до того момента, пока губы не скривились еще сильнее, а плач, наконец, пунктирный и надрывный, не вырвался наружу. Грудью она кинулась Роберту на колени — кинулась, вцепилась, задрожала.

Роберт растерянно погладил ее вяло содрогающиеся лопатки.

Ну конечно, понял он, эта непривычная и обескураживающая естественность — самое нормальное, что когда-либо происходило с Астрид. Роберт вспоминал себя в раннем возрасте при болезни и следом вспоминал одну простую истину: каждый ребенок хочет, чтобы родители были рядом, чтобы позволили положить голову на колени, чтобы приносили невкусные чаи и гладили по голове. Состояние, когда тебе плохо, искренно плохо, срывало все маски, и человек оставался с тем, чего на самом деле по-настоящему хотел. У Астрид просто-напросто никогда не было возможности побыть этим маленьким больным ребенком, беззастенчиво и бескорыстно наслаждающимся присутствием близкого для него человека. А Роберт вдруг почувствовал себя просто отвратительным, аморальным человеком, потому что сейчас Астрид прижималась к нему и во всем ее виде звучало только это жалующееся, слезное, детское «пожалейте меня», но Роберт не был ей отцом.

— Мне так плохо, — просипела она еле слышно. Она все еще продолжала рыдать, но осознание окружающего мира уже постепенно просачивалось в ее разум.

— Знаю, Астрид. Я знаю.

Они просидели так еще долгие минуты. В полной тишине, почти неге. Когда глаза Астрид уже начали слипаться, она попросила:

— Не уходите. Пожалуйста.

Это был самый бесхитростный и светлейший эгоизм, который Роберт когда-либо встречал. И он остался — пересел в кресло и погасил ночник, став ожидать, когда Астрид заснет.

Об остывшем чае никто так и не вспомнил даже наутро.

Около половины шестого Роберт поймал для Астрид такси возле дома. На прощание он мельком посмотрел на ее губы и с мрачным удовлетворением и стыдом подумал, что мог бы их беззастенчиво, крепко поцеловать.

Глава шестая

Роберт не видел Астрид еще несколько дней. Ему более не приходило в голову ее беспокоить, поэтому он спокойно занимался своими делами, включая поход на выставку, на которую давно обещал сходить вместе с Александром. «Формалин» была не новой выставкой, Роберт видел ее уже раза три за всю свою жизнь, но обещание есть обещание, хотя помимо мертвых тел и органов животных они там больше ничего интересного не отыщут. Вообще тела бальзамировали, но называть выставку именем самого процесса было бы не так эстетично, как назвать ее непосредственно в честь ключевого компонента5.

Им попался бездарный экскурсовод, поэтому Роберт с Александром постепенно обособились от небольшой толпы слушателей и принялись самостоятельно прохаживаться по галерее. Роберт не мог сказать, что зря потратил время, но вернувшись домой и посмотрев на цветок Астрид, стоящий в специальном растворе, пожалел, что ему нельзя придать вечную жизнь, поскольку бальзамирование применялось по отношению к анатомическим экспонатам. Все, что он мог — это высушить его и заложить между страницами какой-нибудь книги на память.

И тем не менее, Роберт попробовал. Ради интереса. Достал формалин и прочие необходимые для бальзамирования вещества и подверг цветок процессу сохранения гипотетически-вечной жизни. Он знал, что пройдет день-два — и цветок завянет, умрет, но любопытство брало свое, поэтому Роберт поставил результат своих скромных трудов в ящик и принялся заниматься остальными делами.