Не свое время

С Т И Р К А

Бутылка с прокушенной соской,

Ребенок, а там, за стеной,

Грохочут стиральные доски,

И стиркою пахнет большой.

Там женщины рук не жалеют,

Пар душной плывет пеленой,

И мыльная пена белеет,

Как гроздья сирени густой.

Им некогда остановиться,

Вздохнуть, распрямиться на миг.

Распарены красные лица,

Развилися локоны их.

Но вот остается немножко.

Пылает закат вдалеке.

Пеленки, рубашки, дорожки

Развешаны ни чердаке.

Теперь отдохнуть не мешает,

И, сидя за узким столом,

Три женщины тихо болтают

Чуть слышным за шаг шепотком.

О чем? Все о том же, о том же,

О вечных заботах своих.

И жизнь и ясна, и несложна

В глухом бормотании их.

100

И смотрит малыш изумленный

На окна, раскрытые в сад,

Откуда на свет воспаленный

Летят мотыльки и летят.

1976

101

* * *

Дай мне гнева и любви,

Дай спокойной силы духа,

Чтоб не жить мне меж людьми

Ни вползренья, ни вполслуха,

Чтоб принять мне на себя

Все, что отдал Ты нам, Боже,

Чтоб – ничтожного ничтожней! –

Из грязи поднялся я.

1977

102

* * *

Все, что так трудно исправлялось,

То, что навеки зачерпнулось,

Все где-то срока дожидалось

И вот опять ко мне вернулось.

Пусть от банальностей не скрыться,

Теперь желанья никакого

Нет – на исписанной странице

И одного исправить слова.

1977

103

* * *

В колею струящийся песок –

Радости, разлуки и печали...

Слава Богу, путь был так далек,

Что в конце забыли о начале.

И когда опять пришли туда,

В те края, откуда убегали,

Так смотрели, словно никогда

И нигде их раньше не видали.

1977

104

* * *

Моя любовь горька, остра, –

Как с сердцем жить моим? –

Ее порывами, как дым

Несет весеннего костра,

Как дым от высохшей травы,

На бледные кусты,

На слабый проблеск синевы

Апрельской высоты…

1977

105

В С Т Е П И

А. Ревуцкому

1

Проскакали кони,

Улеглася пыль.

И шумит спокойно

Эх, да седой ковыль.

И лежит убитый,

Закусивши рот.

То ли был бандитом он,

То ль наоборот.

И глядит, оскалясь,

В небо голова.

И шумит, качаясь,

Эх, да ковыль-трава.

1969

2

Пронеслись, столкнулись грудью,

Конь умчался на свободу,

Заалела кровь.

Кто, откуда, что за люди?

Повстречались, сшиблись с ходу –

И исчезли вновь.

Разлетелись, словно птицы!

Лишь одни лежит, не дышит,

Посреди равнин.

Кто убитый, кто убийца,

Кто расскажет, кто услышит? –

Знает Бог один!

1977

106

И З С Т А Р О Й П У Т Е В О Й К Н И Ж К И

В. Ковде

Странные люди встречались на свете порой мне.

Вот и еще – с сединою, со старым лицом.

Хмуро стоит над кровавой водой на пароме.

Чуб поредевший рукой завивает в кольцо.

И говорит, обратясь на закат воспаленный,

На языки огневые в осенней воде:

«Долго язвил свою душу железом каленым,

Правду искал, но ее не увидел нигде.

Бросил жену и детей, позабыл все, чему научился,

Или, вернее (смешок), постарался забыть.

Сжег документы и в путь по России пустился.

Где-то под Гомелем взяли и стали судить.

Кто? Да зачем? Да откуда? Да что за причина?

Ум повредился? А может, убийца иль вор?

Ладно б – калека, а то ведь здоровый мужчина

Взял в руки посох да прямо по свету попер.

Имя? Фамилия? Должность? – Иван Иванов, отвечаю.

Долго рядили, потом порешили – баптист!

Дали «червонец» за все! (Улыбнулся печально.)

Был молчуном, а теперь вот, как видишь, речист.

Скоро ли, нет... но вернулся на родину снова.

Те же заботы, привычный, наезженный путь.

Дети забыли – и стоит! – есть отчим, и, честное слово,

Если порой их жалел, то сейчас не жалею ничуть.

Вот и кочую чужой перелетною птицей.

Много ли надо? Народ наш жесток, но не скуп:

Хлеба краюху подаст, – а студеной водицей

Каждая речка богата, ручей или сруб…»

1977

107

М И Р Т

Дождь прошел. Листва черна.

Пахнет прелью из фонтана.

И пронзительно бледна

Дымка слабая тумана.

Сад невидим. Только мирт,

Из окна залитый светом,

Весь сверкает и дрожит

Под морским холодным ветром.

Словно нынче одному

Лишь ему неутомимо

Все лететь, лететь во тьму

Ледяных предгорий Крыма.

1977

108

* * *

С гор стекает туман голубой,

Неподвижное море белесо.

Кипарисы неровной грядой

Надо мной нависают с откоса.

В ожидании теплого дня

Зацветает миндаль – и по веткам

Словно бледные вспышки огня

Пробегают, гонимые ветром.

Как любовь, этот сумрак сквозной,

Эта ясная сухость аллеи,

Этот – тронутый чуть желтизной –

Зеленеющий воздух над нею,

Этот мартовский тающий дым,

Этот мох на витой капители,

Этот вдаль уплывающий Крым,

Отраженный в соленой купели.

1977

109

* * *

Путь не дальний, да грязь глубока,

Почва тяжкая – рыжий суглинок.

Как старухи, бредут облака

С полевых бесприютных поминок.

Пьяный ветер забился в поветь,

От дождя потемнели заборы.

Бог не дай никому умереть

Здесь в глухую октябрьскую пору!

Это ж сколько мучений родне!

Грузовик не проедет – на пегой

Разве что – и в объезд по стерне,

Да и то не пройдешь за телегой.

Нет, не дай Бог, не дай никому –

Даже Каину, даже Иуде –

Без того нынче в каждом дому

Затаились притихшие люди.

Не поверишь, что в часе езды

Блеск асфальта и грохот трамваев,

Видя жалкие эти сады

Да осевшие крыши сараев.

Нет! Уж лучше не думать! Молчи!

Недалёко уже и до цели –

До ворчания русской печи,

До ее огневой канители.

Хорошо еще торфа привез!

То-то славно мне будет порою,

Как ударит ноябрьский мороз

И земля загремит под ногою.

110

То-то будет в душе благодать