Не свое время

В похмельном сгорая огне,

Себя ощутил я счастливым.

Я юность увидел свою, Она

мне опять улыбалась, Как

прежде, в далеком краю,

В тот миг, как со мной расставалась.

И весел вдруг сделался я,

И легкость почувствовал в теле,

И кружки щербатой края,

Как жидкое пламя, горели.

Плечо мне сжимала судьба,

Угрюмо дыша перегаром.

Но было не жаль мне себя

И сил, что растратил задаром.

Мне было не жалко ничуть

Друзей, что сгорели на вдохе,

Трепещущий высветив путь

Под сводами нашей эпохи.

Мне было не жалко почти,

Хоть жалость я чувствовал тоже,

Подруг, что пытались спасти

Меня от меня самого же.

275

Мне было не жалко страны,

В которой мы все поголовно,

Порою без всякой вины,

Навек оказались виновны.

И лишь тяжело вспоминать

Мне было родителей лица,

И легче казалось пропасть,

Чем к ним на глаза появиться.

Но знал я, что не пропаду! –

А хоть пропаду – ну, так что же? –

Ведь что одному на беду,

Другому на радость похоже!

И водкою, купленной с рук,

Пивную разбавивши сырость,

В себя избавленье от мук

Я влил, как последнюю милость.

Шумела шалманная голь,

Язык матерщиной корежа.

Тяжелой волной алкоголь

Ложился на старые дрожжи.

И удаль вскипала в крови,

И кровь распирала мне жилы.

И было не жалко любви,

И было не страшно могилы.

Все страхи исчезли в душе!

Хмельною струей обожженный,

Я был, как покойник – уже

Истлевший и вновь воскрешенный.

Я был, как покойник, когда,

Измучившись от ожиданья,

Последнего слышит суда

Он меру себе наказанья.

276

И пойманным сердцем своим

Его постигая значенье,

Он чувствует ужас, но с ним

Как будто бы и облегченье.

Уже от себя отделен

И сам над собою не властен,

Он знает, что больше закон

Ему ни один не опасен.

На краткой дороге во тьму,

Куда он сейчас погрузится,

Он знает, что больше ему

Уже не дадут оступиться.

Что больше не будет потерь,

А только одни обретенья.

И все, что случится теперь,

Зачтется ему в искупленье.

Так грезил я, стоя в пивной,

В покой погружаясь без воли,

И мир оседал предо мной,

Как пена под действием соли.

И пьяную влагу его

Тянул я, себя согревая.

И было не жаль ничего

Терять, ничего не теряя.

1990

277

* * *

Невыпитая чаша,

Болотом ставший пруд.

Сквозь травяную чащу

Тропинки не ведут.

Безлюдье – и такая

Тишь давит, словно гнет,

Что птица – пролетая,

И та здесь не поет.

Лишь ото дна взметнутся

Порою пузыри

И с хлюпаньем взорвутся

В колеблемой грязи.

Да все не успокоясь,

Листвою ржавой клен

Шумит – почти по пояс

В трясину погружен.

Волнуется, бормочет,

Вздымая сучья так,

Словно принять не хочет

Судьбы своей никак.

В грядущее до дрожи

Стремится горячо,

Как будто там не может

Страшнее быть еще.

278

А я так, право, больше

Загадывать боюсь.

Чтобы тоскою горшей

Не обернулась грусть.

Пусть знают только ветер

Да мертвая вода,

Кому еще на свете

Захаживать сюда.

Пусть знает только небо

Седое, словно пыль,

Какая еще небыль

Здесь превратится в быль.

Ну, а с меня довольно

Сегодняшнего дня.

И все шепчу я клену:

Учись, брат, у меня.

Иной пусть силы тратит

Грядущее прозреть.

Нам и былого хватит

Дожить, дошелестеть.

1990

279

* * *

Разве я унижу,

Разве я возвышу

То, что я увижу,

То, что я услышу.

Ни в единой строчке

Слова не исправлю.

Все прочту до точки

И, как есть, оставлю.

Ведь давно мне ясно,

Что для мирозданья,

Как чума, опасно

Каждое влиянье.

Мир хоть и безмерен,

Хоть и полн величья,

Слишком неуверен,

Слишком переимчив.

Слишком склонен, знаю,

Хоть совсем не робок,

Он, речам внимая,

Изменять свой облик.

Не забыл я, помню,

Как мои признанья

Потрясали все в нем

Вплоть до основанья.

280

И боюсь я, право,

Вдруг как ненароком

Вновь хула иль слава

Мне же выйдут боком.

Так что лучше все же

Промолчу в надежде,

Что хоть в чем-то сможет

Он остаться прежним.

Чтобы из себя же,

В миг, как мысли рвутся,

Я к нему однажды

Мог еще вернуться.

1990

281

* * *

Цветут необъятные липы,

В воде зеленеет луна,

И мокрые звезды, как рыбы,

Белеют у самого дна.

Метнешься на юг и на запад,

На север рванешь и восток,

А все этот царственный запах

Нет-нет, да всплывает меж строк.

Пусть многое пало в осадок,

Осело на самое дно,

Пусть эту дорогу к горсаду

Вырубили давно.

Но бросишь и запад, и север,

Востоку и югу не рад,

И снова на площади серой

Стоишь, попирая асфальт.

Твердя над асфальтом унылым,

Где прежде цвели дерева:

«Все есть, что когда-нибудь было!» –

Не вдумываясь в слова.

Как некое общее место,

Легко их внушая уму…

А сердцу и так все известно,

Без слов все известно ему.

1990

282

* * *

Дай вдохнуть

Мне грудью полной.

Долог путь

Судьбы окольной.

Тяжек гнет

Бесцельной ноши.

Жизни мед –

Полыни горше.

Изнемог

Блуждать я в мире,

Дай мне вдох

Небесной шири,

Чтобы выдохнуть

Наружу

Вместе с выдохом

И душу.

1990

283

* * *

Странность воспоминаний:

Жизнь проживается дважды,

Трижды и многократно.

Но точных нет попаданий:

Важное прежде – неважно,

Внятное прежде – невнятно.

Это не значит, что лжет

Память, но лет поклажа

Ей тяжелей что ни год.

И в прошлом она пропажам

Не хочет вести подсчет.

Ведь ей и доныне даже,

Впадающей в отрешенность,

Бегущей былых желаний,

В минувшем невоплощенность

Призывов и обещаний

Оскоминой сводит рот.

1990

284

* * *

Слово – серебро. Молчанье –

Золото. Так что ж речами

Понапрасну тешить пыл?

Стоит ли за дым искусства

Отдавать живое чувство,

Что бы кто ни говорил?

Ведь не зря душа боится,