Не убоюсь зла

Дочитав текст обвинения, прокурор вновь возвращается к междуна-родному положению, говорит о преступных связях между империали-стическими спецслужбами, сионистскими организациями и их пособни-ками в СССР. По ходу доклада он приводит высказывания Ленина и Дзержинского, Брежнева и Мартина Лютера Кинга...

-- Прежде чем показывать на меня пальцем, отмой его! -- цитирует Солонин Бенджамена Франклина и... направляет в мою сторону указа-тельный палец. Я смеюсь.

Заканчивает прокурор свою речь такими словами:

-- За свою преступную деятельность Щаранский безусловно заслу-живает высшей меры наказания. Но учитывая его возраст и то, что ра-нее он не был судим, государственное обвинение считает возможным ог-раничиться пятнадцатью годами заключения с отбытием первых трех лет в тюрьме.

Кто-то кричит из зала:

-- Мало! Пожизненное ему, пожизненное!

Объявляется двадцатиминутный перерыв.

Что же мне сейчас делать? Вступить в дискуссию о международном положении? Смешно. Анализировать свидетельские показания и доку-менты? Но речь прокурора, при всей ее бессодержательности, возвела мое дело на определенный политический уровень, и я чувствую себя обязанным принять вызов.

Так и не решив толком, с чего начать свою защитительную речь, я вхожу в зал суда. Ловлю взгляд брата -- и забываю все свои сомнения. Я должен обращаться к нему, к маме, к Авитали, к моим друзьям, к мо-ему народу.

-- Передо мной стоит вроде бы безнадежная задача, -- начинаю я. -Казалось бы, бессмысленно выступать в суде, где все предрешено зара-нее, защищаться от обвинения в шпионаже, хотя приговор был вынесен еще до моего ареста официальным государственным органом -- "Изве-стиями", выступать перед специально подобранными зрителями...

Тут в зале раздаются крики:

-- Клевета!

-- Ложь!

Я делаю паузу и выжидательно смотрю на судью. Тот быстро реаги-рует:

-- Прекратить шум в зале!

-- ...выступать перед теми, кто пришел сюда по спецпропускам, перед людьми, единственная обязанность которых -- встретить аплодисмента-ми предрешенный приговор. Тем не менее обвинение, предъявленное мне сегодня и касающееся так или иначе всех еврейских активистов в СССР, а по существу -всего моего народа, так серьезно, что я не считаю себя вправе оставить его без ответа. Да, в современном мире, как указал сегодня прокурор, противоборствуют две социальные системы. Однако невозможно свести все международные события только к этому; сущест-вует, к примеру, и такой процесс, как борьба народов за свое националь-ное освобождение, за право жить в соответствии со своими культурными и религиозными традициями, за право жить в собственном государстве.

Далее вкратце говорю об истории сионизма; о том, как Герцль под влиянием дела Дрейфуса пришел к мысли о необходимости создания ев-рейского государства; о том, что в борьбе за эту идею приняли участие евреи из разных стран, в том числе и из России; о процессе врачей и ан-тисемитизме пятидесятых годов, лишившем наш народ последних ил-люзий; о Шестидневной войне, в которой Израиль отстоял свое право на существование, -- событии, приведшем к подъему национальных чувств советских евреев.

После этой преамбулы я начинаю отвечать прокурору по существу дела.

-- Конечно, я мог бы долго вести дискуссию с представителем обви-нения по поводу того, где больше нарушаются права человека: в СССР или в Америке, ЮАР или в Израиле, -- но хочу заметить, что судят ме-ня не за преследования негров или арабов. Я обвиняюсь в том, что ока-зывал помощь капиталистическим государствам в проведении враждеб-ной деятельности против СССР. Для того, чтобы доказать это, нашу от-крытую деятельность по информированию мировой общественности квалифицировали как тайную, конспиративную и -- что особенно су-щественно для обвинения -- инспирированную и направлявшуюся за-падной разведкой. Наше общение с друзьями из-за рубежа не могло считаться "конспиративным" хотя бы потому, что западная пресса, как правило, заранее сообщала о том, что одной из целей поездки того или иного сенатора или конгрессмена в Москву были встречи с отказниками. Остановлюсь на вопросе, откуда и кем направлялась наша деятельность. Немало эпизодов инкриминируются мне по этому пункту обвинения, но лишь о двух говорится, что мы, еврейские активисты, действовали в них по заданию из-за рубежа. Первый связан с сенатором Бруком, который, как показывает Липавский, привез в Москву по просьбе сенатора Джек-сона черновик заявления в поддержку его поправки. Джексону это яко-бы было необходимо для успеха его предвыборной кампании в канун президентских выборов, а я будто бы эту заявку выполнил: собрал под-писи и вернул заявление Бруку.