Не убоюсь зла

Я подробно разбираю все противоречия в показаниях Липавского по этому эпизоду -- фактические, хронологические и политические. Да, и политические тоже: ведь Брук -- республиканец; не странно ли, что именно его демократ Джексон избрал себе помощником в предвыборной кампании? Я подчеркиваю, что заявление в поддержку поправки Джек-сона действительно существовало, как и все другие наши письма и обра-щения, упомянутые в обвинении. Я не только не отрицаю свое авторст-во -- я заявляю, что горжусь им. Но причиной появления этих докумен-тов были не заказы из-за границы, а советская эмиграционная полити-ка, государственный антисемитизм в СССР.

Второй эпизод -- это встреча на квартире Рубина с Пайпсом, кото-рый призвал нас объединиться с диссидентами для контроля над соблю-дением в Советском Союзе Хельсинкских соглашений. Я напоминаю су-ду, что этому нет никаких доказательств, кроме свидетельств Рябского, которого я поймал на грубой лжи: четвертого июля семьдесят пятого го-да не существовало Заключительного акта, а ровно через год в СССР не было ни Пайпса, ни Рубина.

-- Но как бы ни были извращены факты по этой части обвинения, го-раздо более зловещий характер носит другой его пункт: шпионаж, -- ус-коряю я свою речь, опасаясь, что вот-вот меня прервут, и пытаясь успеть сообщить брату как можно больше. -- Во-первых, все основные докумен-ты- "доказательства": инструктивное письмо Липавскому, анкету с воп-росами "шпионского характера", бумаги, найденные Захаровым, -- я впервые увидел лишь на следствии. Что же касается копировальной бу-маги, якобы обнаруженной у меня дома -- а точнее, на квартире, кото-рую снял Липавский и где за несколько дней до его исчезновения посе-лился я, -- то ее даже на следствии предъявить не решились, хотя по за-кону меня должны ознакомить со всеми вещественными доказательства-ми, используемыми против меня. Русский текст показаний Тота отлича-ется от оригинала ровно настолько, чтобы из него следовало: помимо ин-формации для статей я передавал ему и другие сведения об отказниках.

-- Но ведь ваше ходатайство было удовлетворено, текст исправлен, -замечает судья.

-- Да, верно, после моих протестов исправлен. Но в предъявленном мне обвинительном заключении он восстановлен -- там старый текст, проверьте!

Судья листает страницы обвинения и находит нужную. Видно, что он растерян. Растерянность эта, впрочем, не помешает ему назавтра за-читать приговор все с той же неисправленной формулировкой. Однако мне некогда задерживаться на деталях, я спешу изложить основную концепцию защиты:

-- Да, мы составляли списки отказников, чтобы помочь людям, но делали это открыто, передавали копии в официальные советские орга-низации, американским политическим деятелям; составляли их, как видно из протоколов обыска, задолго до того, как якобы получили соот-ветствующее задание. Каждый отказник сам решал, какую информа-цию о себе дать. Поэтому я уверен, что секретных сведений в составлен-ных нами списках не было.

Дальше я все так же бегло, скороговоркой, уверенный в том, что уж в этом-то месте наверняка остановят, говорю о своих ходатайствах и вопросах к экспертам, с помощью которых можно было бы легко устано-вить истину. Судья меня не останавливает, но и Леня, похоже, не все успевает ухватить. Я-то варился в этом котле полтора года, а ему необ-ходимо все понять за какой-нибудь час. Лишь в восьмидесятом году, во время нашего первого продолжительного свидания, я подробно объясню ему всю "шпионскую" часть моего обвинения и растолкую свою защити-тельную позицию.

Переходя к обвинению по статье семидесятой, я говорю о значении соглашений, достигнутых в Хельсинки, о том, какое множество людей обращалось к нам, членам Хельсинской группы, с просьбой помочь им отстоять свои права; вспоминаю о преследованиях пятидесятников, со многими из которых я был хорошо знаком; отмечаю, что правду можно узнать, если приобщить к делу все те материалы, которые были конфи-скованы у нас во время обысков, и допросить тех свидетелей -- бывших и нынешних политзаключенных, -- которых мы называем в своих пись-мах и обращениях.

Последний документ, упомянутый в моем обвинении как клеветни-ческий, наше заявление по поводу фильма "Скупщики душ", официаль-но именуемого антисионистским, а по существу -- откровенно антисе-митского, главная идея которого -- глобальный заговор империализма и мирового еврейства против СССР. Слепак, Бегун, Юлий Кошаровский и я пытались даже подать в суд на авторов этой ленты и, естественно, безуспешно: наш иск не был принят. Обвиняя нас в клевете на совет-скую власть и государственное телевидение, КГБ в подтверждение представил отклики граждан на этот фильм, полученные его создателя-ми. Сейчас я с удовольствием цитирую один из них -- письмо учитель-ницы сельской школы: