Не убоюсь зла

Еще один тревожный сигнал прозвучал в начале семьдесят седьмо-го года, когда Дина попросила Липавского слетать в Узбекистан, что-бы присутствовать на суде над отказником Амнером Завуровым, -- Саня в прошлом жил в Ташкенте и говорил по-узбекски. Это был один из редчайших случаев, когда ему поручили "политическое" задание.

Взяв на себя эту миссию, Липавский пропал, несколько дней не звонил, хотя мы ждали от него сообщения, а когда наконец объявился, рассказал совершенно неправдоподобную историю: его якобы задержа-ли в московском аэропорту сотрудники КГБ, приказали вернуться до-мой, а телефон его, как назло, был то ли испорчен, то ли отключен. Никто Липавскому, конечно, тогда не поверил. Мы решили, что он просто струсил, лишь Дина полагала, что за всем этим стоит нечто более серьезное, -- у нее было обостренное чувство на ложь и фальшь. Вспоминаю, что и Рая, жена моего брата, которая была далека от на-шего движения и знала моих товарищей только в лицо, однажды ска-зала мне: "Толя, я не понимаю, что делает среди вас этот человек, Саня. Он совершенно не похож на остальных твоих друзей и вообще довольно темная личность". "Может быть, ты и права, -- ответил я. -- Нет сомнения, что среди нас есть стукачи, но если мы займемся их выявлением и разоблачением, этому конца не будет, и вся работа ос-тановится".

Липавский, несомненно, был человеком, не похожим на нас, при-чем даже внешне. Он всегда придавал большое значение тому, как вы-глядит: тщательно ухаживал за своими густейшими усами, носил со-лидные костюмы, всегда повязывал галстук. Кроме того, он был одним из немногих отказников с собственной машиной -- объяснял, что ку-пил ее на деньги, присланные родственниками из-за границы.

Последний раз мы виделись в начале семьдесят седьмого года. Я искал жилье, и когда Саня пригласил меня жить вместе с ним в ком-нате, которую он снял в центре Москвы, сразу же согласился. "Вот везение! -- думал я. -- Этот парень всегда тут как тут, когда в нем есть нужда". В середине февраля я переехал к нему, и он сразу же исчез -- уехал, по его словам, на несколько дней устраивать какие-то важные семейные дела. В следующий раз он объявился уже на стра-ницах "Известий".

Липавский был не единственным сексотом внутри нашего движе-ния. С Леонидом Цыпиным я познакомился в семьдесят третьем году, в самом начале своего долгого пути в Израиль. Отказники, участво-вавшие в демонстрациях, сразу же произвели на меня большое впечатление, хотя я и обратил внимание на то, что далеко не все в дви-жении за алию разделяют мои восторги, что некоторые отказники с большим стажем нарекли буйную молодежь "хунвейбинами", считая, что демонстрации лишь мешают "высокой политике", а последние презирали "бонз" за их осторожность. Пропасть между двумя группа-ми углубилась еще больше, когда после одной из демонстраций "хун-вейбины" были жестоко избиты в тюрьме, а "бонзы", узнав об этом, поддержали их лишь формальным протестом. Двое из молодых "хун-вейбинов", Леонид Цыпин и Аркадий Лурье, были самыми воинствен-ными и непримиримыми противниками "бонз" -гораздо более край-ними, чем их товарищи. Они протестовали против любых попыток пе-ребросить мост между лагерями. "Никогда мы не сядем с этими людь-ми за стол переговоров!" -- кричали они. В конце концов выяснилось, что и тот и другой -- стукачи и провокаторы, которым КГБ поручил следить за нами и попытаться деморализовать движение изнутри.

Лурье был разоблачен на относительно раннем этапе. Цыпин же продержался до семьдесят шестого года. Когда я познакомился с ним, ему было только двадцать лет, но он утверждал, что уже два года в отказе. Должен признаться, что этот рыжебородый юноша в очках был для меня поначалу образцом смелости -- ведь я видел, как бес-страшно он вел себя во время демонстраций, лицом к лицу с милици-онерами и агентами КГБ. Из песни слова не выкинешь -- меня, но-вобранца, вдохновляло "мужество" провокатора, которому, как выяс-нилось, никогда ничто не угрожало...

После разоблачения Цыпина один из наиболее уважаемых "бонз" сказал мне, что все последние годы подозревал его. "Почему же вы не предостерегли нас?" -- спросил я. "Можно подумать, что вы бы меня послушали!" -- ответил тот. К моему большому сожалению, он был прав. Взаимная неприязнь двух лагерей, возникшая в немалой степе-ни благодаря тому же Цыпину, была так остра, что мы, конечно, не поверили бы обвинениям в его адрес со стороны "бонз". Кроме того, Цыпин от имени "хунвейбинов" поддерживал связь с иностранными корреспондентами, и это придавало ему особый вес в наших глазах и ставило выше любых подозрений.