Не убоюсь зла

-- А почему бы вам не поделиться своими впечатлениями с западны-ми корреспондентами в Москве? Я, конечно, в любом случае с ними свя-жусь, но думаю, что послушать вас им гораздо интересней.

Канадцы и американцы согласились, и когда мы приехали в город, я пригласил к ним в гостиницу журналистов. Утром следующего дня "Би-би-си" и "Голос Америки" уже передавали о том, что произошло в под-московном лесу. А еще через несколько часов представители советских спортивных организаций выразили израильтянам сожаление по поводу "досадного недоразумения" и надежду на то, что случившееся не омра-чит дружественных отношений между спортсменами двух стран.

И вот сейчас я слышу из уст Масленникова -- того самого майора, который формально руководил операцией два года назад, -- следующий рассказ:

-- Жители моего района позвонили в милицию и сообщили, что большая группа хулиганов устроила на опушке леса пьяный дебош, ме-шает им отдыхать. Мы приехали и увидели множество перепившихся людей, которые пели нецензурные песни; на траве валялись бутылки водки, лежала закуска -- в основном, черная икра. (Черная икра для русского человека -- символ богатого застолья. Откуда было знать бед-ному Масленникову, что она не кашерна, и потому ее не могло быть у нас на Сукот!) -- Я спросил, кто старший, -- продолжает майор. -- Мне указали на гражданина, который сидит сейчас передо мной. Я предло-жил ему вместе с дружками немедленно покинуть район. Тогда он раз-вернулся и сильно ударил меня в лицо. Это послужило сигналом для остальных: началась драка. В конце концов наш патруль рассеял их по лесу. Я приказал арестовать зачинщика; его искали, но не нашли. В результате удара, нанесенного мне Щаранским, у меня была травма переносицы.

Тут же мне предъявляют заключение судебно-медицинского эксперта, подтверждающее слова Масленникова.

Итак, против меня сфабриковано еще одно обвинение: в злостномхулиганстве и нанесении травмы работнику милиции.

Я несколько теряюсь от такой быстрой переквалификации из шпиона в хулигана, и первые мои вопросы к свидетелю носят защитный харак-тер: где я стоял, когда он подошел, кто мог ему жаловаться на наше по-ведение, если в лесу больше никого не было. Но вскоре я спохватыва-юсь: противно играть роль ягненка, доказывающего волку, что вовсе не нападал на него, -- и делаю заявление следствию:

-- Ряд сотрудников КГБ вели в лесу кино- и фотосъемки всего проис-ходящего. Один из их кинооператоров находился рядом с майором. На-верняка на пленке зафиксирован и удар в лицо, если таковой имел мес-то. Поэтому я требую приобщить этот материал к делу.

Следователи не успевают и рта раскрыть, как Масленников выпали-вает:

-- Но ведь я стоял к объективу спиной, и поэтому на пленке ничего не видно.

Я от души хохочу. Конечно же, КГБ не только не приобщит пленку к делу, но и никогда официально не признает, что такие съемки велись, -- ведь "хвосты" существуют лишь в воображении шизофреников, одер-жимых манией преследования.

-- Прошу зафиксировать в протоколе очной ставки мое ходатайство и реплику гражданина Масленникова о том, что он стоял спиной к кино-оператору, -- говорю я.

Тут в разговор вступает Чечеткин:

-- Но когда вы давали мне показания, -- обращается он к Масленни-кову, -- то ни о каких кинооператорах не вспоминали. Может быть, съемки вели сами евреи ?

Поняв свою ошибку, майор заливается краской. Он, конечно, пре-красно помнит, что эти кинолюбители не только снимали происходив-шее, но и руководили его собственными действиями. Однако долг офи-цера милиции -- не давать правдивые показания, а помочь КГБ соблю-сти юридические формальности при составлении требуемого протокола. И он отвечает смущенно:

-- Ну, я точно не знаю, наверное, это были евреи. К разговору подключается и Солонченко. Тон его явно издеватель-ский.

-- Что это вам, Анатолий Борисович, постоянно привидения мере-щатся? То за вами кто-то ходит, то вас фотографируют... Может, с пси-хикой не все в порядке? Впрочем, если вы сообщите нам фамилии и ад-реса людей, которые якобы вели съемки, мы попробуем их найти.

Я все же добиваюсь своего: они записывают в протокол то, что мне необходимо. Вернувшись в камеру, я пишу письмо прокурору, указывая в нем, что многие из людей в штатском, руководившие действиями ми-лиции в лесу и снимавшие нас, мне хорошо известны, я знаю их в лицо: ведь они в течение нескольких лет ходили за мной, дежурили под окна-ми, сидели рядом в транспорте и даже застревали вместе со мной в лиф-те. Фамилии и адреса их я, понятно, назвать не могу, однако один из кинооператоров, которого мы называли между собой "Банионис" за сходство с популярным актером, в марте семьдесят седьмого года сопро-вождал меня в "Волге" в Лефортовскую тюрьму. Поэтому я требую уст-роить мне очную ставку с людьми, участвовавшими в моем аресте, что-бы я имел возможность опознать того человека.

Я, безусловно, понимал, что ничего из этого не выйдет, но мне в то же время было хорошо известно, что КГБ избегает любых выяснений по поводу своих "хвостов", которых официально попросту не существует.