- Инцидент случился, - Тихоня поморщился и снова согнулся в приступе кашля. А крови на сей раз было больше. Это от связок? Или потому что успел туберкулез подхватить? В деле о том ни слова. Или не обращался? Почему? Кровь – признак такой. – Командир… приказал остановиться. Я и не начал-то толком. Вот и… поругались. Я и руку поднял. На своего.
И снова в деле, в том, которое Бекшееву сунули, никаких упоминаний. А ведь должны были разбираться.
- По-свойски замяли. Ты не смотри. Не заразный я. Это… сила. Внутрь пошла. Легкие пожгла. Там рубцы вроде как. И расти стали.
- Рак?
- Он самый.
- А целители?
- Что целители? Те, к кому могу, руками развели. Мол, неоперабельный и стадия такая, что смысла нет. Поздненько спохватился. Ну и хрен с ним. Стало быть, на роду мне так написано. За все… начальник мой велел к мозгоправу идти. Мы тогда в замятню как раз угодили, меня поранило, ну и в госпитале оказался. А он и сказал, что, мол, Господь так постановил, что без мозгоправа никак. Я и пошел. А мозгоправ уже и выявил… в общем, мне немного оставалось, чтоб вовсе перестать быть на человека похожим. Вы чаек-то пейте.
Бекшеев посмотрел на кружку.
Отказаться?
А если они вообще ошибаются? Во всем? Если имеет место преступный сговор…
Чай был горьким.
- Я мог бы убить. Но… давно уже. Еще там, с мозгоправом. Умеют они копаться… разбирали… сложнее всего – признать себе, что ты стал такой же нелюдью, как эти… да, я не детей с женщинами… хотя и по женщинам работать случалось. Но, - Тихоня посмотрел на свои руки. – Когда… понимаешь, что ты творил. И понимаешь, что это все… что не изменить. Ничего не изменить, тогда и вправду в петлю тянет.
Он поглядел на дверь.
Отсюда тела не видно. Но оно там. И забыть об этом не выходит. Какого они вообще чаепитие устроили? С другой стороны Барский многое узнал.
Кажется.
- Когда диагноз поставили, оно как-то даже легче стало… все одно помру. Не больно. И больно особо не будет. У меня ж чувствительность снижена. А тут вроде как и за дело. Я мучил. Меня мучает. Все это правильно.
Ни хрена не правильно.
- И убивать… зачем мне убивать кого-то?
- Не знаю, - честно сказал Барский.
- Вот… и я не знаю. Была бы причина, я бы легко… наверное. Давно уже не пробовал, но да, легко… мне нельзя. Понимаешь? Еще одна смерть, и я тварью стану. Это как… слышал сказки про оборотней? Которые в лютую луну рождаются? И растут, растут, себя не ведая. А потом раз, на другую такую же лютую луну, разум теряют, обретая обличье звериное…
- Мне в детстве другие читали.
- Бывает… у нас в деревне сказывали. Так вот, такой всех задерет, кто рядом окажется. А попробует крови человечьей, уже никогда человеком стать не сможет. И я вот, как он… может, даже и он…
Хлопнула дверь.
И нервный визгливый голос произнес:
- Я требую ответа!
- Это еще что за шут гороховый? – Тихоня чай допил и поднялся.
Оборотень?
А может… в некоторых сказках оборотня любовь исцеляла, та, истинная, которая с каждым раз в жизни случается. И как знать, не искал ли её Тихоня?
- Это не шут, - Сапожник чай не столько пил, сколько руки грел. – Это поверенный…
И не ошибся.
- Вы! – Епифан Сигизмундович выглядел потрепанным. На его пальто пестрели темные пятна. К животу он по-прежнему прижимал портфель, а вот очки сбились на бок. И лысина блестела от дождя. – Вы… вы не имеете права!
- На что?
- Где княжич?!
- Знаете, - Бекшеев чай все же допил. – Мне тоже очень хотелось бы знать, а где ваш княжич?
Глава 34. Императрица
Глава 34. Императрица
До дома Бекшеевых я добралась быстро. Городок-то небольшой, пусть и считается, что на Дальнем десять тысяч живут, но треть из них, если не половина, обретается в рыбацких деревушках да на хуторах.
Дождь крепчал.
И ветер добавился. Оно-то по зиме и нормально, но если погода и дальше гулять станет, паром не рискнет выходить.
Плохо это?
Хорошо?
Просто отметила. Дом Бекшеевых мок под дождем, как и окрестные. А вот дверь оказалась не заперта.
- Эй, есть тут кто?
Пустота.
И тишина. А вот Девочка заворчала и, отряхнувшись, - брызги с шерсти полетели во все стороны – затрусила куда-то вглубь дома. На паркете остались следы.
- Извини, - сказала я в пустоту.
Было чувство, что смотрят.
И сердятся.
- Она не специально. И я…
- Мамочки! – истошный вопль заставил поспешить.
- Назад! – рявкнула я.
Девица успела забраться на стол.
Незнакомая.
Молоденькая. Лицо круглое, веснушками усыпано густо. Носик приподнят. Волосы заплетены в косу, а коса – ниже пояса. Платье черное. В руках – метелка из перьев.
В глазах – ужас.