Такое ощущение, что она находилась здесь всю жизнь.
Иногда ей трудно напоминать себе, что Земля вращается и без неё.
Пока она барахтается в болоте мыслей и эмоций, люди живут. Появляются на свет младенцы, дети ломают кости, люди попадают в больницу с аппендицитом и зияющими ранами (и она слышала человека, который утверждал, что раны нанес ему великан, но наверняка у него помутился рассудок из—за потери крови). Без её ведома и присутствия люди женятся, разводятся, смотрят фильмы, ходят в боулинг, работают и развлекаются (и едят Кобб—салат в библиотеках, а ей тогда, впервые за последние недели, стало легче на душе). Жизнь идет своим чередом, пока она сидит на больничной койке, скрестив ноги.
Это обнадеживает. Но ей одиноко.
Поэтому облегчение берет верх над раздражением, когда внезапная алая (как огни сигнализации) вспышка прерывает поток монотонной белизны. Эмма (в красной кожаной куртке, темных джинсах и высоких сапогах – поразительный и долгожданный контраст белому, серому и бледно—синему цветам) просовывает голову в открытый дверной проём и неловко постукивает костяшками пальцев по стене, оповещая о своем присутствии.
Джейн отвечает улыбкой и неловким кивком, но ей хотелось бы предложить что—то получше.
— Белль, то есть, я имею в виду, Джейн, — говорит Эмма, и её слова так же натянуты, как и кивок Джейн, — Ты не против… если я войду?
Она пожимает плечами, но продолжает улыбаться.
– Дверь открыта.
Эмма заметно расслабляется. Напряжение покидает сначала плечи, а потом и все тело. Она неспешно входит в палату, свободно покачивая руками. Она несет пластиковую корзинку из супермаркета, которая глухо стучит по бедрам при ходьбе. Она тоже улыбается (не до конца непринужденно, но и не целиком фальшиво) и осматривает комнату критическим взглядом. (Наверное, она просто оценивает новые фотографии, которые Джейн повесила на стене, но выглядит это так, будто она проверяет периметр палаты на наличие притаившихся снайперов.)
— Мне нравится, что ты сделала с этим местом, – говорит Эмма после долгого молчания. Её тон суше, чем больничная еда, и она приподнимает тонкую бровь. Но её поза из напряженной превращается в непринужденную — и Джейн провела с ней достаточно времени, чтобы уловить искренность, скрытую за дружеской шуткой.
— Спасибо. Скотч – удивительная вещь!
На прошлой неделе Мэри—Маргарет принесла ей подшивку старых выпусков журнала National Geographic. Теперь половина иллюстраций красуется на стене. Панама. Канада. Париж. Египет. Исландия. Австралия. Висконсин. Самые разнообразные места. И с помощью ножниц и скотча Джейн постепенно залепляет серую больничную штукатурку десятками пыльных фотографий размером с журнальную страницу. (Заклеивает стены палаты окнами во внешний мир с горами, лесами и реками; каталогом приключений, которых она не хочет, но которыми не может перестать восхищаться).
Джейн наблюдает за Эммой, которая достаточно добра, чтобы прийти (без приглашения) и достаточно добра, чтобы уйти (если её попросят), и решает, что сможет выдержать, если ее уединение будет нарушено.
– Хочешь присесть?
Эмма отрывает взгляд от фотографии леса и перекладывает пластиковую корзинку из руки в руку.
— Спасибо.
Она садится на пластиковый стул у больничной койки, устраивает корзинку у себя на коленях и вынимает термос. (Опыт подсказывает, что внутри окажется чай со льдом или бурбон, но Джейн уверена, что в термосах могут содержаться и жидкости, с которыми ей пока еще не доводилось сталкиваться.)
К счастью, Эмма быстро ломает интригу.
– Я принесла горячий шоколад, если тебе хочется пить.
— С удовольствием.
Ей хочется шоколада. Особенно приготовленного Эммой. (Она несколько раз пила этот напиток «У бабушки», но подлинной любовью к нему прониклась две недели назад, когда Генри прокрался за прилавок—тире—бар и посыпал шоколад корицей.)
Эмма хмурится, откручивая крышку и заглядывая внутрь.
– Надеюсь, шоколад все еще горячий. К этому времени он мог превратиться в едва теплый шоколад. Ты не поверишь, что мне пришлось пережить, чтобы попасть сюда, — Эмма достает из сумки кружку (настоящую кружку, а не пластиковый стаканчик) и бесцеремонно наливает в неё шоколад. – Во—первых, это все что осталось. И Генри я чуть ли не палкой отгоняла, чтобы он его не перехватил. Потом мне пришлось мыть термос, потому что Дэвид утащил его на работу и забыл помыть посуду. – Она посыпает шоколад щепоткой корицы из небольшого пластикового мешочка и протягивает кружку Джейн. – Потом моя машина отказалась заводиться, потому что я забыла выключить фары. Пришлось брать служебную.
Джейн охватывает ладонями согревающий фарфор. (К счастью, шоколад все еще достаточно теплый.)
— Последние пятнадцать минут я провела, споря с доктором Вэйлом насчет того, что ты не хочешь никого видеть. – Эмма засыпает корицу в термос и крутит его в руке как бокал отборного вина. – Он бывает раздражающе настойчивым.
Джейн делает небольшой глоток и улыбается.
– Наверное, он то же самое скажет о тебе.