Не забудь сказать спасибо. Лоскутная проза и не только

– Для поэтов-кавалеров новый язык я не придумывала, это примерно тот же самый язык, которым я переводила Чосера. Может быть, там чуть-чуть больше пришлось повозиться, потому что текст надо было пристарить, а с другой стороны, не так, чтобы было “аки-паки-зело”. Но, в сущности, это тот же Жуковский, Батюшков, Баратынский, Пушкин, в конце концов. Это тот же XIX век, когда мы чувствуем, что текст несовременный, но в то же время мы его легко понимаем. Где-то я, может быть, что-то чуть-чуть осовременила. Например, у Уильяма Давенанта есть такая автопародия, хотя это совершенно не жанр XVII века, псевдопростонародная, любовная песня из серии “Пора, красавица, проснись”. Может быть, у меня она вышла чуть-чуть посовременнее: “Встречай зевотой новый день, / Умыться не забудь, / Сорочку чистую надень / И сверху что-нибудь…” Там он ей объясняет, что следует делать с утра. Может быть, самую капельку где-то, развлекая саму себя, я тут осовременила, но в принципе нет. Это было нетрудно. После Чосера уже ничто не было трудно.

– А ещё у вас очень много переводов из английской поэзии XIX века…

– Да, и из XVIII века у меня есть, например, очень любимый Бёрнс. Его я делала по просьбе Евгения Витковского. Он большое издание Бёрнса готовил. К моему ужасу, там практически не было Маршака, но, видимо, уже начались трудности с правами, поэтому он многое заказывал переводить заново. А там было где попастись, непереведённого Бёрнса было хоть отбавляй. Это были в основном такие “полянки”, всякие сельские, жанровые сценки. Я их просто обожаю, это прямо малые голландцы, сцены из деревенской шотландской жизни. Передо мной стояла трудная задача – надёргать себе того, что мне будет по вкусу и по руке из того, что мне на выбор дал Витковский, но при этом не пересечься с Маршаком. Я не хотела пересекаться с Маршаком ни в коем случае. Народ переводческий там набросился на все эти классические “For a’ That and a’ That”, “Джона Ячменное Зерно” и другое, что мы знаем буквально с детства. Я же побежала в совершенно другую сторону. Мне хотелось Бёрнса, которого ещё не переводили. В одной балладе я пересеклась с Маршаком, но это получилось практически случайно. Но утешилась тем – и Витковский тоже меня утешил этим, – что Маршак там одну строфу вообще пропустил, решил, что она не нужна, а мы всё вернули к полной эквилинеарности.

“Под праздник урожая”, кажется, это называлось. Всё остальное вообще у нас никогда не фигурировало, и меня это очень устраивает.

Там стояли очень интересные задачки – например, некоторые песенки отличаются грубоватой непристойностью. И мне хотелось, с одной стороны, это показать, а с другой стороны, совершенно не хотелось употреблять какие-то непарламентские слова и выражения, потому что по-русски это всегда звучит грубее, чем по-английски. В некоторых случаях мне удалось выехать на звуке. Например, там есть такая песенка, как бы от женского лица: “КораБЛЬ ИДЁТ, подружки, / КораБЛЬ ИДЁТ сюда, / Везёт отборных молодцов, / Ребята хоть куда…” и так далее. И в том же стихотворении дальше идут такие строчки: “Простите меня, матушка / И БАТюшка родной, / мне больше не по нраву / Ложиться спать одной. / Есть у меня полянка, / Не след ей засыхать, / Есть у меня делянка, / Пора её пахать…” Там нормальные все слова идут, но даже на стыках звуков иногда чувствуется, что это та низкая, простонародная культура, которую я тоже очень-очень люблю.

Ой, вы бы видели, какой у меня Беранже! Правда, его мало. “Иностранная литература” делала номер по эротической поэзии разных стран. Его составляла Маша Анненская, как она рано ушла, боже, как я по ней горюю! Она попросила меня сделать определённые стихотворения Беранже. Я сделала. Весело было.

– Попутно хочу спросить – вы ведь переводите не только с английского?

– Конечно, не только с английского. Английский – это мой основной язык, но с французского я тоже перевожу. А ещё переводила Туве Янссон и даже Астрид Линдгрен. Но с подстрочника, честно говоря. У Туве Янссон я вообще только стихи переводила. Замечательные стихотворные книжечки выходили в питерской “Азбуке”, они, к сожалению, прошли незамеченными. Но сказок её я не переводила, только стихи – и те стишки и песенки, которые вошли в сказки про муми-троллей. У Астрид Линдгрен я перевела целых три повести, которые не успела перевести Лилианна Лунгина. Потому что Линдгрен их позже написала, она их приписала к своему первому, основному “Эмилю”. Про Эмиля и малышку Иду действительно я переводила. Ещё я с польского перевожу, очень люблю польский язык. У меня есть ранний Юлиан Тувим: как уже переведённый – “Пан Крохотульский и рыба-кит” недавно вышел, так и совсем у нас неизвестный – про царя Ивана Грозного, про Расею-матушку. Это я делала для большого тома Тувима “Фокус-покус”, его составлял Андрей Базилевский.