Не забудь сказать спасибо. Лоскутная проза и не только

И сколько раз я радовалась этим подборкам, большим и маленьким! А ещё ведь и пьеска была, ехидная, “Поэт и спонсор”, отправленная подальше от родины из-за узнаваемости персонажей и места действия. И проза, “вспоминательная”, дурацкая, лоскутная, в пандемию вынянченная – и втиснутая Игорем с пылу с жару в уже и так переполненный номер…

И всякий раз – какая честь, какая удача: опубликоваться именно в этом, вот просто потрясающем номере “Игорева Журнала”, так я его про себя звала. А можно бы назвать “Игорева Жизнь”. Господи, неужели – всё?

Бывают такие люди: если уйдут – в пространстве остаётся незарастающая чёрная дыра.

И в отверстие сквозное,
как в баранку, с давних пор
тянет холодом и зноем
и летит нездешний сор…

Прямо в глаза летит. Не проморгаться.

2022

Наша классная

В сентябре 1965 года мы стали пятым “А”. И вытянули счастливый билет – двадцатитрёхлетнюю выпускницу “педа” Татьяну Исааковну Мещерякову. Она учила нас математике, дружбе и свободе. От неё мы узнали, что решение задачки может быть красивым и что шоколад всегда делится на всех. У неё мы научились ставить палатку, разжигать костёр, не ныть, не ябедничать и ещё одной бесценной вещи, которая пригодилась много позже: разговаривать с детьми, учениками, студентами. Уважительно, без крика и чуть насмешливо.

Она носила блузки “а-ля ковбойка”, серую мешковатую юбку (которая перед очередным походом мгновенно заменялась на брюки) и стриглась как Фрейндлих в фильме “Служебный роман”. Но нам на это было наплевать. У нас с ней была любовь, счастливая и взаимная, а “бэшки” изнемогали от зависти.

Наше отрочество пришлось на “оттепель”, и у оттепели было Татьянино лицо. Кавээны, капустники, туристские песни, театры, Высоцкий… И тайное общество “Г.С.” – “горящая свеча”. Собирались у кого-нибудь дома, пили чай, гасили свет, зажигали свечку и читали стихи. Тетрадь завели специальную: толстую амбарную книгу в ярко-оранжевом коленкоре, на обложке красивым шрифтом “Г.С. 1966–…” (она хотела написать год выпуска, но мы упросили, чтоб многоточие). На таких сборищах – тоже её идея – полагалось друг к дружке обращаться только по именам: фамилии и клички оставались снаружи, за кругом света, а в круге все были свои… Однажды вместо стихов она достала из портфеля том Цвейга и при свечке, в ослепительной тишине, орешком перекатывая “р”, весь вечер читала нам “Письмо незнакомки”.

Новый год. 5 класс “А” и наша Татьяна Исааковна.

Никогда не сюсюкала, даже растрогавшись. В школьный лагерь под Одессой, куда не сразу смогла с нами поехать (принимала экзамены у старшеклассников), прислала письмо, которое начиналось: “Дорогие мои балды и черти…”

Позже, в старших классах, мы пытались бунтовать. Нормальная подростковая дурь: выйти, вырваться прочь из-под любой опеки. Потом, уже выпускниками, приходили на школьные праздники и юбилеи, отсиживали, нетерпеливо перешёптываясь, “торжественную часть”, шли куда-нибудь все вместе, тащили её с собой… Кажется, после двадцатилетия выпуска (нас там было больше, чем вчерашних школяров!) не вполне трезвый Толька Разбаш стоял перед ней на коленях, прощения просил за наши выходки, она смеялась… Она тогда была уже больна, но боролась отважно.

Потом, лысеющие дядьки, седеющие тетки, хлюпая носами, мы выбирали для неё последние цветы на промороженном Комсомольском проспекте. После панихиды в школу не пошли, делать там было больше нечего. Отогреваясь в ресторане на Остоженке, заклинали друг дружку “не пропадать”. И пропадали, конечно, не созванивались, не встречались подолгу. А потом опять собирались – и с наслаждением называли друг друга по фамилиям и кличкам: имена вместе с отчествами, должностями и званиями оставались снаружи, за кругом света.

В этом круге все по-прежнему – свои. Такую вот аксиому преподала нам наша Классная, Татьяна Исааковна Мещерякова.

2008

Детский литературно-художественный Светлой памяти журнала “Пионер”

– Маринк! – с таинственным видом выбегает в прихожую младшая сестра. – “Пионер” пришёл! У папы лежит спрятанный…

Ну понятно, спрятали, чтоб я сразу не “уткнулась”, а сделала сперва уроки и отсидела положенные полтора часа за пианино. Но нет никаких сил удержаться, и я иду искать. Вариантов не так много: ящик стола, верхняя полка шкафа… и вот он, свеженький, толстенький, долгожданный! Зовут обедать, но поздно, я уже уткнулась: сижу на кровати в расстёгнутой форме, в недостянутых колготках и пожираю “Короля Матиуша первого”.